Л.Г. Антипенко
Историческое задание Православия
в свете исторически заложенных в нём духовных оснований
Нации и культуры,
государства и империи
строятся только на
традиции и религии, что
по существу есть одно и то же.
Иван Солоневич
1. В человеке, как неоднократно указывал В.И. Несмелов, представитель Казанской научной школы, основанной Н.И. Лобачевским, сочетаются два начала: природное и надприродное (сверхприродное) [1; XIV]. Действительно, каждый согласится с тем, что нравственность, например, относится к тому, что называется сверхприродным в человеке, поскольку на фоне всего животного мира только человеку присуще нравственное чувство. Стремление к совершенствованию этого чувства и вообще нравственного облика человека приводит к тому, что в своей жизни он руководствуется нравственными идеалами. Нравственные идеалы как идеалы добра, наряду с идеалами красоты и истины, возвышаются в социальной среде, в которой мы живём, так, что она предстаёт в общественном сознании в двух аспектах: в виде данного и заданного. Данное – это наличная (прозаическая) действительность, заданное есть то, к достижению чего люди стремятся. Тот факт, что идеалы, которыми многие руководствуются, могут быть ложными, мы рассмотрим несколько позже. Пока же просто поясним, в каком отношении находятся между собой данное и заданное, для чего воспользуемся одним конкретным примером, заимствованным из математической науки. Математическим числом π выражается отношение длины идеальной окружности к её диаметру. Но число это имеет как бы две ипостаси. С одной стороны, оно задается посредством числового алгоритма, позволяющего вычислить его с любой, наперёд заданной, степенью точности. Речь идёт, таким образом, о потенциальной бесконечности. С другой стороны, признаётся существование числа π в качестве актуально заданного числового (геометрического) отношения идеальной окружности к её диаметру. (Достаточно представить себе идеальный образ всякой реально очерчиваемой окружности, чтобы увидеть умственным взором, что отношение между длиной окружности и её диаметром существует актуально. В таком идеальном выражении актуального мы видим конкретный пример заданного. Математики рассчитали сейчас число π с огромной точностью, оцениваемой несколькими миллионами знаков после запятой. Такие вычисления могут быть продолжены и далее. Но от этого, конечно, разница между данным и заданным не исчезнет).
В зависимости от того, кем и как трактуется заданное в исторической перспективе христианской религии, она разделяется на две части, на два исторически определившиеся течения – иудеохристианство и православие. Православие, представленное в его истинном свете, очищенное от ряда порочных элементов иудейской мифологии, мы будем называть Православием с большой буквы. Чтобы правильно оценить его как историческое задание, предстоит до конца размежеваться с иудеохристианством. Но что же нас, сторонников Православия, не устраивает в иудеохристианском мировоззрении? Как пишет П.С. Боранецкий [О деятельности Петра Степановича Боранецкого ( род. в 1900г., † после 1965г.) см. статью Л.Г. Антипенко, М.А. Воронина «Прометеизм Петра Боранецкого, помещённую на сайте: www.titanage.ru ], в этом мировоззрении перемешаны правда с явной ложью. В скрытой потенциальной бесконечности, присущей (христианской) религии, утверждает он, заключается частичная правда её, не сознаваемая ею самой. «Но ложь её состоит в том, что она это своё потенциально–бесконечное представляет в качестве актуально–бесконечного. И так как в данном непреображённом мире, подчинённом власти времени и пространства, этих форм конечного, актуально–бесконечное, очевидно, не существует, то Религия по необходимости должна относить его бытие в некий иной, «потусторонний» и «сверхъестественный» мир, противоположный данному реальному миру. Относя же бытие бесконечного в мнимый и иллюзорный сверхъестественный мир, Религия, тем самым, лишает его бытия, – даже относительного бытия в качестве мировой потенции, каковое в ней всё же бессознательно присутствует» [2; 214].
Вколачиваемая в головы доверчивых верующих ложь иудеохристианства состоит не только в том, что оно провозглашает бытие потустороннего мира. Главное в ней – апокалипсический метаморфоз потустороннего: христианин должен поверить в то, что потусторонний мир в конце концов, с течением времени, проявит себя, согласно апокалипсическим пророчествам, в виде воцарения на Земле антихриста, «страшного суда», в процессе которого совершится воскрешение мёртвых и разделение воскресших на тех, кто отправится в ад, и на тех, кто вознесётся на небо, в царствие небесное. Ясно, что те современные проповедники, которые желают скорейшего воцарения антихриста, видят в этом вполне реальную земную возможность установления власти нечестивых. Что же касается мистических представлений о воскрешении душ умерших людей, то этот аспект апокалипсиса интересует их только в плане обмана легковерных. Однако нам следовало бы знать о том, что такая иудеохристианская трактовка заданного не соответствует истине первородного христианства, не согласуется с тем, о чём говорил и что завещал сам Иисус Христос. Христос же начисто отвергал идею связи царствия небесного с потусторонним миром, если судить по следующему Его слову, обращённому к ученикам: «Не придёт царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там! Ибо царствие Божие внутри вас есть» (Лука, 17; 20). Христос, как писал Х.С. Чемберлен, комментируя данное Его высказывание, был далёк от того, чтобы считать ненавистной эту земную жизнь, переживаемую по воле Божьей и под Его всевидящим оком. Он начинает её как путь к вечности, как узкие врата, через которые мы вступаем в царствие Небесное. А что такое царствие Небесное? Нирвана? Воображаемый рай? Купленная награда за дела, совершаемые на земле? «Ответ на это, – убедительно утверждает Чемберлен, – даёт Христос в одном слове, которое, несомненно, сохранено для нас в подлинном виде, так как оно ранее никем не было произнесено и, очевидно, не было понято никем из Его учеников, а тем менее выдумано, – это слово на таких могучих крыльях так опередило медленное развитие человеческого знания, что смысл его до сих пор ещё понятен не всем <…>» [3; 21–22].
Занимаясь изучением святоотческой литературы (патристики), мы находим тех религиозных христианских деятелей, которые уже в самые первые десятилетия и столетия существования христианства определяли собственно в православном духе путь к вечности, к вечной жизни, к тому, что намечено Христом. На этом пути поставлена реальная задача преодоления смерти. Но она не имеет ничего общего с потусторонним миром. Согласно учению Климента Александрийского (ум. до
М.Э. Поснов в своей книге «История Христианской Церкви» так оценивает первый период становления эллинистической ветви православия в синкретическом христианстве: «Чрезвычайно разнообразной, необычайно интенсивной и многоплодной деятельности Церкви в период Вселенских Соборов подвёл итоги, в половине VIII века, св. Иоанн Дамаскин. Догматика Дамаскина – это как бы последнее заветное слово золотого богословского периода всем последующим догматикам, которые могли в ней находить для себя живой пример и урок того, как и в каком духе нужно им самим продолжать вести дело своего научного исследования и уяснения догматов так, чтобы соблюсти благо веры и в то же время удовлетворить современным требованиям науки. Но Восток, в силу случайных исторических обстоятельств и вследствие упадка просвещения в Греции, в развитии догматических вопросов далее не пошёл. Отказавшись от живого развития догматических истин, Восток почил на механической верности древнему отеческому периоду и на мёртвенном хранении полученного от них наследства»[4; 466]. Под Востоком и Грецией автор имеет в виду Византию. Но в общую оценку здесь не включается Россия. Напротив, он указывает, что пробудившийся, начиная с XVII века, интерес к богословской науке в Русской церкви привёл в данном отношении к ряду плодотворных результатов.
Отметим сразу же здесь, что на русской ниве в деле Православного творчества крупных успехов достигли Н.Ф. Фёдоров, Н.А Сетницкий, П.С. Боранецкий и др. О них пойдёт речь далее.