Alma mater: Прометеизм Петра Боранецкого

                                                                                                         Антипенко Л.Г.,   Воронин М.А.

                               Alma mater:      ПРОМЕТЕИЗМ   ПЕТРА   БОРАНЕЦКОГО

     О Петре Степановиче Боранецком нам стало известно по его публикациям. Данные относительно его биографии очень скудны. Известно лишь, что он, инженер по образованию, родился в 1900 году. ушёл из жизни после 1965 года. Эмигрировал из СССР в 1930 году. Судя  по фамилии  и  её написанию – белорус. Одним из основных его произведений является книга «О самом важном. Конечное назначение человека», изданная в Париже в 1956 году. После отъезда из СССР жил во Франции и там издавал журнал «Третья Россия». Первые два номера журнала вышли в 1932 году, девятый   и последний – в 1939 году. Как публицист участвовал в издании эмигрантской газеты «Свершения».

      В оптимистическом, по своему характеру, мировоззрении Боранецкого Бог предстаёт не как некая потусторонняя сила, в руках которой находится судьба человека («без воли Божьей ни один волос не упадёт с головы человека», говорят католики), а как со-трудник, со-творец, со-зидатель человека. Таким образом Боранецкий доказывает, что связь между человеком и Богом двусторонняя. Прометей, по Боранецкому, похищает огонь у Бога, и это деяние восхищает Бога. Это равносильно тому, как человек, восхищаясь прекрасной женщиной, в своём духовном и душевном настроении поднимается ввысь. И прометеевский Бог награждает таким образом человека, ибо Ему-то как раз и присуще высшее эстетическое чувство. Опять же человек и Бог сотрудничают в области эстетики художественного и научного творчества. Оговоримся сразу же, что трагическая легенда о Прометее возникла в связи с тем, что олимпийские боги древней Эллады, пришедшие на смену титанам, были наделены чертами человеческой злобы и зависти. Что,  конечно, отвергается мировоззренческой позицией Боранецкого.

  Глубокие философские исследования Петра Степановича дополнялись его общественно-политической деятельностью.

1.      Социальные истоки Нового мировоззрения Боранецкого

     Истоки эти прослеживаются в размышлениях Боранецкого о послереволюционном состоянии России. Он говорит о двух крайних оценках этого состояния – слева и справа. Слева марксизм в его троцкистской упаковке. Справа – контрреволюционая оценка происходящего с явно выраженным желанием вернуть Россию на дореволюционный путь развития. Эта ностальгия была особенно сильной в эмигрантских кругах. С тем только уточнением, что одни представители этих кругов стояли за восстановление в России монархии, другие – за учреждение буржуазной республики а'ля Керенский. Боранецкий показал, что и в том, и в другом случае имеет место упадок и разложение среди тех, кто исповедует такие установки на вывод России из послереволюционного кризиса. По-другому выглядит на этом фоне и фигура Иосифа Сталина. Но об этом будет сказано чуть ниже.

            Понятно, что в таких условиях надо было искать другой путь в будущее как русского народа, так и народов всего мира. Вот так и появился журнал «Третья Россия» как орган осуществления Нового синтеза. Вначале Боранецкий попытался назвать развиваемое им миросозерцание мессианизмом. Но затем он отказался от него. Окончательно оно получило наименование титанического мировоззрения, или прометеизма.  Термин мессианизм напоминает иудео-христианскую мифологию, и поэтому для Боранецкого он оказался неприемлемым. Иудейский бог Яхве, указывал он, оказывается некоей силой, имеющей потусторонний характер. Иудейское представление о боге является статичным. Это представление об окаменевшем боге. Настоящий же прометеевский Бог, Бог Боранецкого – динамичный. В своём динамическом со-творчестве с человеком он сулит человеку и человечеству достижение бессмертия. Как это понимать? Боранецкий замечает, что всё смертное, всё то, что подлежит, в конце концов, распаду и разрушению, является конечным в пространстве и времени. Иудаизм пытается умозрительно преодолеть эту конечность за счёт отрицания времени. Иудейский бог потому и вечен, что он находится вне времени (и вне пространства). Боранецкий же предлагает не умозрительный выход куда-то туда, где нет времени, а способ преодоления времени посредством его освоения, овладения им. Неизвестно, был  ли Боранецкий знаком с работами другого замечательного русского мыслителя В.Н. Муравьёва (см. книгу: В.Н. Муравьёв. Овладение временем. М.:РОССПЭН, 1998). Но между позициями этих двух  русских подвижников наблюдается удивительная гармония, так же как и с философской позицией немецкого мыслителя Мартина Хайдеггера (см. книгу: М. Хайдеггер. Время и бытие. М.: Республика, 1993).

            Преодоление конечного есть выход в бесконечность, в ту самую бесконечность, которую Боранецкий называет одновременно и Абсолютом и Богом. Но что же означает этот выход, каково отношение между конечным и бесконечным? Связь конечного и бесконечного предстаёт у него как связь между данным и заданным. Заданное – социальный идеал, к которому стремится человечество на пути преодоления своей смертности. Данное – наличная социальная действительность. Поясним эту авторскую мысль на одном конкретном примере, заимствованном из математики. Математическим числом π выражается отношение длины идеальной окружности к её диаметру. Но число это имеет как бы две ипостаси. С одной стороны, оно задаётся посредством числового алгоритма, позволяющего вычислить его с любой степенью точности. Математики говорят, что здесь мы имеем дело с потенциальной бесконечностью. С другой стороны, признаётся существование числа π в качестве актуально заданного числового отношения идеальной окружности к её диаметру. (Достаточно представить себе идеальный прообраз всякой реально очерчиваемой оружности, чтобы увидеть умственным взором, что отношение между длиной окружности и её диаметром существует актуально. Это и есть конкретное выражение заданного. Математики рассчитали сейчас π с числом знаков после запятой, доходящим до нескольких миллионов. Такие вычисления могут быть продолжены и далее. Но от этого, конечно, разница между данным и заданным не исчезнет).

            Сделаем и ещё несколько дополнительных пояснений, чтобы лучше понять концепцию Боранецкого. Прежде всего – о новом понимании времени. Представители классической буржуазной политэкономии, не исключая и Маркса, знали только хронометражное время. Понятие времени было важно им для определения стоимости изготовленных товаров. А сокращение временных циклов в трудовом процессе должно было, по их мысли, служить показателем прироста прибавочной стоимости. Причём они со своим филистерским подходом не могли даже и представить себе, что у времени имеется две компоненты – энтропийная и эктропийная (или антиэнтропийная). Одно дело производить женское платье. Другое дело – отравляющие газы или приравниваемые к их губительному действию ядохимикаты. Они не понимали того, что знали уже древние греки, а именно, что время имеет три функции: оно уничтожает (бог Хронос пожирает своих детей), сохраняет и созидает. Так вот созидательная функция и соответствует антиэнтропийной составляющей времени. Когда человек занят созидательным трудом, он в этой своей деятельности входит в резоннс с эктропийной составляющей времени и получает благодатные результаты. Разрушители делают ставку на энтропийную составляющую времени, и результаты у них другие.

            Здесь речь идёт, конечно, в первую очередь, о времени историческом. Но не исключаются и более широкие временные масштабы, то есть время астономическое и космологическое.

            Акцентируя внимание на эктропийой составляющей времени (хотя автор и не употребляет этого термина), Боранецкий утверждает, что такое овладение временем всегда приводит в конце концов к торжеству жизни над смертью, торжеству созидания над разрушением. Гарантом такого торжества и служит его прометеевский Бог.

                         2.   Отношение к революции.

Российская революция в глазах Боранецкого и его сподвижников вовсе не является каким-то случайным вывихом истории. Революция 1917 года – всемирная катастрофа, свидетельствующая о том, что всё прежнее европеоцентристское мировоззрение и деятельность людей, определяемая этим мировоззрением, достигли своей критической точки, после которой наступила катастрофа. В этом смысле возникший идеал социализма не является чьей-то произвольной выдумкой. Важно, однако, не упускать из виду тот факт, что социализм может подаваться в разных формах, в разных упаковках. В статье Я. Никитина, в заглавии которой поставлен вопрос «На чём нам помириться?», автор от имени всех единомышленников Боранецкого отвечал на него так: «Нужно исходить из нашего лозунга: марксизм – меньше социализма, социализм – меньше Революции» («Третья Россия» №9, 1939 год, с.40).

            Под Революцией (с большой буквы) здесь понимается не разрушительная, а созидательная функция революции, революционная установка на овладение временем. Может быть, добавляет автор в этой статье, положительная функция революции выражается в виде претворения в жизнь девиза Иосифа Сталина: «Передовая наука!».

            Заслуживает внимания и отношение Боранецкого к личности Сталина. В статье ««Пётр Великий» или «Николай кровавый». Загадка Сталина» автор указывает, что сколь бы противоречивой ни казалась нам личность Сталина, проявляющаяся ненависть врагов России к нему служит аргументом в его пользу («Третья Россия» №9. 1939, с.32). Заслуга Сталина, по мысли автора, состоит в том, что он поставил преграду на пути всеразлагающего троцкизма. Если мы наблюдаем, указывал Боранецкий, превращение марксистской идеократии в сталинскую автократию, и тем самым превращение как бы истории в биографию, то этот факт, уже сам по себе, свидетельствует о некоторых многообещающих возможностях (там же, с.34).

            Напомним, что с такой точкой зрения к революции подходил и В.Н. Муравьёв (1885–1932). В известном письме Троцкому он, излагая свои взгляды на российскую революцию, в частности, сообщал: «Я невольно в известном смысле являюсь представителем части русской интеллигенции, той бесправной части, которую суровый пролетарский режим не только лишил возможности выражать свои мысли, но лишил даже самой способности мысли, заставив её заняться исключительно насущным хлебом.

            Между тем речь идёт о разногласии необычайно глубоком и чреватом последствиями для всего будущего. Я ясно ощутил, говоря с Вами, что это не есть столкновение двух различных политических взглядов. Это встреча двух совершенно различных  масштабов мысли, суждение об одной и той же действительности в двух совершенно различных плоскостях. Вопрос сводится к следующему: должны ли мы применить к окружающему масштаб новой всемирной эры, которая захватит века, а может быть и тысячелетия, или же происходящее постигнет судьба всех подобных ему революционных потрясений?» (В.Н. Муравьёв. Овладение временем, с.83) (Пророчество Муравьёва, как видим мы сегодня, сбылось: революция по Троцкому кончилась так, как и все подобные революции, хотя Сталин и пытался  придать ей другое, конструктивное направление).

            Масштаб мысли Муравьёва тот же, что и масштаб мысли Боранецкого. В том и другом случае речь идёт об овладении временем с единственной только, может быть, разницей, что в исслеодованиях Муравьёва мы находим описание более конкретных способов решения этой задачи.

            Боранецкий не прошёл мимо учения Н.Ф. Фёдорова, его «общего дела», направленного на воскрешение предков. Но оценка, данная им этому учению, неоднозначна. Идеи Фёдорова он называет натуралистичными из-за их натуралистической трактовки.Фёдоров пытался соединить несоединимое: натуралистический подход к решению проблемы бессмертия с идеей воскресения, которое в православно-христианской религии подвластно только самому Богу.  Но Федоровский  путь к достижению бессмертия он всё же называет титаническим, в смысле титанизма, или прометеизма как нового мировоззрения. Есть, пишет он, вообще три типично возможных метафизических и исторических соотношений Бога и человека. Богочеловечество (прошлая эра), человечество (современная эпоха) и Человекобожие (грядущая эра). Богочеловечество, по Боранецкому, – соотношение нигилистически-теологическое; человечество – нейтральное гуманистическое; и, наконец, Человекобожие, или Чловекобожесво,– положительное титаническое. «Путь спасения, говорит он, – указывают лишь два из этих трёх типов миросозерцания. Третье – нейтрально-гуманистическое (переходно-промежуточное) не знает этого пути. Но тот путь, на который вступил Фёдоров, есть уже путь титанического миросозерцания. Ибо человек, поставивший своей задачей победу над смертью, не есть только человек, есть Бог. И именно этой задачей заряжена и полнится  вся человеческая история» (П.С. Боранецкий. О новом жизненном идеале // Третья Россия, №2, 1932 г., с. 60).

            Боранецкий обозначает человеческую историю как таковую одним словом: История. Он понимает  Историю как временную эволюцию человеческого рода, наделённую нравственным содержанием. В этом смысле История противопоставляется природе. Здесь как раз решается вопрос, поставленный Фёдоровым: могут ли нравственные законы подчинить себе законы физические, законы природы? Боранецкий на этот вопрос отвечает вместе с Фёдоровым положительно.

                         3. Отношение к религии

     Боранецкий, напомним ещё раз, не может согласиться с тем тезисом иудео-христианской религи, согласно которому Бог по отношению к человеку находится в потустороннем мире. Эту религию он сопоставляет с марксизмом и материализмом. Марксизм материалистичен и натуралистичен. Он не знает ничего духовного и идеального. Религия идеалистична, но её недостаток состоит в том, что она не ставит вопроса о духовном преображении материи. «Для религии, – пишет автор, – предел достижения её «сверхъестественного» мира должен совпадать с пределом отрицания данного реального мира. Этим пределом и является «Апокалипсис» («О самом важном», с.389). Иудео-христианскую религию он называет поэтому меонической (меон – гр. – «ничто»), т.е. религией, направленной в ничто. Если прометеизм несёт всеутверждение всему и, в частности, истинную победу над смертью, то иудео-христианство , вместе с буддизмом, несут всеотрицание всего и, в конечном счёте, смерть (там же, с.390). Автор признаёт, конечно, что религия утверждает символическую победу над смертью. Но тут же замечает, что эта победа не есть победа реальная. (выд. нами Л.А., М.В.).

             Далее. Религия с её «Апокалипсисом» провозглашает отрицательное завершение истории. Прометеизм, напротив, – положительное завершение истории. А положительное завершение истории означает сверх-истрическое состояние человечества. То есть такое состояние, в котором как раз и достигается бессмертие.

     Критика христианства не является у Боранецкого критикой чисто негативной. Напротив, он скорее очищает эту религию от иудейского мрака; он напоминает, что Христос называл себя Сыном человеческим. И вовсе не был сторонником религиии рабов, религии тех, что называют себя «рабами божьими». Напомним и мы, со своей стороны, что, говоря о царствии Небесном, Христос вовсе не имел в виду нечто потустороннее. Христос, как писал Хаустон Стюарт Чемберлен, далёк от того, чтобы считать ненавистной эту земную жизнь, переживаемую по воле Божьей и под Его всевидящим оком. Он начинает её как путь к вечности, как узкие врата, через которые мы вступаем в царствие Небесное. А что такое царствие Небесное? Нирвана? Воображаемый рай? Купленная награда за дела, совершаемые на земле? «Ответ на это, –замечает Чемберлен,– даёт Христос в одном слове, которое, несомненно, сохранено для нас в подлинном виде, т.к. оно ранее никем не было произнесено и, очевидно, не было понято никем из Его учеников, а тем менее выдумано, – это слово на таких могучих крыльях так опередило медленное развитие человеческого знания, что смысл его до сих пор ещё понятен не всем (…) Христос сказал: «Не придёт царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там! Ибо царствие Божие внутри вас есть»» (Х.С. Чемберлен. Явление Христа. СПб., 1907, сс.20-21).

                                 4. Перспектива Прометеизма

     Сподвижники  Боранецкого  называли  Прометеизм  героическим миросозерцанием (С.К.Бережной. На тему о героическом миросозерцании //Третья Россия, №1. 1932, с.45-50). Героическое содержание Прометеизма связано с новой оригинальной трактовкой философской категории свободы. Если по Гегелю и Марксу свобода представляется как осознанная необходимость, то у Боранецкого это – «подчинённая необходимость». Ведь осознанная необходимость не перестаёт быть необходимостью в смысле неизбежности. «Врач, – говорит Боранецкий, – может осознать необходимость смерти и быть не в состоянии предотвратить её» (Третья Россия, №1, с.62). А вот свобода как подчинённая необходимость есть организованная необходимость, и в таком её понимании она предстаёт как могущество человека. Она отличается от двух других понятий свободы – свободы формальной как свободы выбора и свободы христианско-буддистсткой как свободы отрешённости. Если формальная свобода релятивистична, христианско-буддистская нигилистична, то вновь обретаемая свобода конструктивна, идеалистически исторична, «путь её осуществления – путь творчества, путь организации мира, путь Истории, и в ней становящегося Абсолюта – Бога» (там же, с.64–65). В свою очередь в мировой Истории выковывается победа над временем. Эта победа происходит не под знаком Сущего Бога, а под знаком Становящегося Бога. «В существенном смысле, – читаем мы в текстах автора, – Становление Бога и есть его Пришествие; в мире Становящийся Бог и в мир Грядущий Бог суть синонимы» (Третья Россия, №2, 1932, с.59).

      Критика христианской теологии не является у Боранецкого самоцелью. В конце концов мы убеждаемся, что эта критика не зряшная, а конструктивная. При всей полярности теологического и титанического миросозерцаний они связаны между собой особой связью: «Можно сказать, – пишет он, – что теологическое миросозерцание становится невозможным больше потому, что оказывается, наконец, осуществимым. Это вытекает из их взаимоотношения как взаимоотношения мифического и реализационного миросозерцания <…>» (там же, с.59). Восстание, воскресение входит теперь в жизнь как победа над пространственно-временной необходимостью, как победа над смертью (Третья Россия, 1932, №1, с.67).

            Понимая свободу как организованную необходимость, Боранецкий вместе с тем указывает, что не следует упускать из виду цель, ради которой только и проводится такая организация. Цель определяется исходя из категории ценности. Подробное изложение взгляда автора на ценность даётся в статье «Критерий человека» (Третья Россия, №9, 1939, с.106-120). При новом понимании ценности преодолевается то привычное состояние социальной действительности, при котором имеет место разрыв и даже противопоставление начала идеального и начала реального (там же, с.108). Если обратить внимание на столетия ХIХ и ХХ, то этот разрыв выглядит, по автору, как разрыв между христианской религией и марксистским материализмом. И в христианской религии, и в марксизме, считает Боранецкий, критерий ценности представлен в ложном свете. В христианстве он идеалистичен, но ориентирован на потустороннее. В марксизме он ориентирован на царство земное, социализм. Но марксистский социализм, считает Боранецкий, по самой природе своей не только не утверждает, но всячески дисквалифицирует ценность, низводя её даже в теории на роль лишь производной категории, отражения одного лишь низшего хозяйственного интереса. «В этом основном его определении он – лишь доведение до логического конца того наиболее современного процесса материалистического вырождения, который весь может быть обозначен как процесс обесценения ценностей» (там же, с.118). В пределе располагается нигилизм Ницше, представляющий собой не переоценку прежних ценностей, а их полное обесценение.

            Один из важнейших пунктов в мировоззрении Прометеизма состоит в особой трактовке национализма. Боранецкий – за национализм, но не местечковый, а державный, универсалистический. Об этом он заявлял от имени русского народа.

            Есть народы, для которых необходимое условие существования и развития состоит в том,  что освещая перед собой дорогу в будущее, они вместе с тем должны светить и другим. Отнимите у такого народа данную функцию– функцию «всечеловечности», по выражению Достоевского,– и этот народ погибнет. Именно таким, в представлении Боранецкого, является русский народ. Как это аргументируется? Каждый народ, утверждает автор, обретает своё национальное самосознание прежде, чем общечеловеческое, если он вообще способен подняться до такого состояния. Русский же народ производит такое впечатление, что он общечеловеческое сознание обрёл прежде, чем национальное. «Ибо можно сказать, что универсализм есть сущность русского национализма. И в этом его высокое и духовно знаменательное преимущество: он как бы в самом себе несёт своё высшее творческое преодоление <…>. Великие народы всегда в той или иной мере – универсалистичны. Потому-то и истинно великий Русский народ есть народ универсалистический по существу. А  на его вселенскости, всечеловечности сходились все его характеристики, как друзей, так даже и врагов» (П. Боранецкий. К идее нового человечества //Третья Россия, №9, 1939, с.97).

             К высокой чести нашего народа, добавляет он, надо сказать, что ни один другой народ не принёс столько дум, жертв, идеалистических усилий на алтарь Общего, сколько принёс он на протяжении своей истории. Но в универсализме нашего народа, в характерно русском универсализме, который часто оказывается просто без берегов, таится и смертельная для него опасность. Мы, утверждает автор, может быть, даже слишком часто болели чужой судьбой больше, чем своей, волновались интересами дальнего больше, чем ближайшего. Мы, его же слова, не на мир смотрели из окна своего дома, а слишком часто в свой дом  лишь заглядывали через окно мира. Потому-то  большинство наших трагедий, как и последняя  ныне переживаемая (т.е. российская революция и всё то, что за ней последовало. – Л.А., М.В.) были трагедиями идеализма. «Они были проявлением и расплатой за наше самоотверженное предпочтение Общего – своему, за наше универсалистическое самозабвение, в котором мы, не всегда достигая Многого, всегда были готовы отдать за него всё» (там же, с.98). В этом «отдать…всё» заключается главная опасность для  существования русского народа. Если бы Боранецкий дожил до наших дней, он, скорее всего, решительно поднялся бы на борьбу с этой угрозой.

            Прометеизм, в другом месте указывал родоначальник  этого мировоззрения, есть естественно заданная Идея-идеал русского народа (П. Боранецкий. Смысл былин о богатырях и призвание русского народа //Третья Россия, №8, 1938, с.55). То обстоятельство, что Идею-идеал автор соотносит  в данном случае с судьбой именно нашего народа, не отменяет её универсалистического значения. Смысл  Идеи-идеала, или Абсолюта, т.е. того, что не дано в действительности, а задано, состоит в таком возвышении нравственного закона над физическим, когда станет возможной победа над смертью.

            Воспоминания тех, кто встречался воочию с Петром Степановичем Боранецким, дают представление о незаурядных качествах его личности. Развивая учение о титанизме, он сам выступал примером личности титанической. Первые выступления П.С. Боранецкого в Париже, читаем мы в книге В.С. Варшавского «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк, 1956 (издательство Чехова)), произвели на эмиграцию ошеломляющее впечатление. «Это был не докладчик, «академически» излагающий, а человек одержимый идеей, ставшей его жизнью, его «кровью и снами»» (Незамеченное поколение, с.268). Боранецкий был, как пишет Варшавский, одним из первых появившихся в эмиграции советских беглецов, принадлежащих к новому социальному миру, поднятому на поверхность землетрясением революции. «Слушая его и всматриваясь в его черты, старались увидеть облик нового массового советского интеллигента, пришедшего на место старых культурных слоёв, уничтоженных большевистским террором» (там же, с.268). В известном эмигрантском издании «Числа» Г. Иванов писал: «Он  стоит сейчас на эстраде  эмигрантского диспута, но десятки, сотни тысяч,  миллионы, может быть, таких как он, стоят на великой русской земле, и пусть  ни о каком титанизме и не помышляют их головы, их души  сформированы по тому же образцу» (цит. по: Незамеченное поколение, с. 268 – 269).

            Удивительно, но будучи эмигрантом, Пётр Степанович не клеветал, в отличие от многих других эмигрантов второй волны, на свою Родину, не ждал подачек от иностранных благодетелей, а вырабатывал новую революционную мораль господства, «но господства не над себе подобными, а над окружающим миром – Природой и Историей, над своим положением и своей судьбой». Новая мораль была навеяна, по словам самого Боранецкого, «тем строительным пафосом, той мистикой гигантов, которые пронизывают собой могучую стихию русской революции, несмотря даже на мертвящее и всеиссушающее действие господствующего материалистического миросозерцания».

            К сожалению, после смерти Сталина место сталинских титанов в стране заняли хрущёвские пигмеи и довели советское государство почти до полного развала. Однако перспектива отработанного Боранецким Прометеизма и сегодня не утрачена. Мы с большой долей уверенности заявляем об этом после обстоятельного знакомства с законами развития идей по ходу исторического времени. Как образно выразился один из сподвижников Боранецкого, идеи суть волны мирового становления. В них есть подъёмы и спады. Но никто не в силах поставить заслон на пути становящегося Абсолюта (Н. Качалов. Упадочники и разлагатели // Третья Россия, №8, 1938,с. 66).

            Прометеизм – дорога жизни.