Новая страница

     Наш замечательный соотечественник Евгений Эдуардович Месснер (1891−1974), военный политолог высочайшего ранга, шестьдесят лет тому назад предупредил мир о наступлении эры неклассических войн, «всемирного мятежа» и «безграничного террора». В минувшую войну, писал он, имея в виду Вторую мировую, линия фронта, разделяющая врагов, была расплывчатой там, где партизаны в тылах той или иной стороны стирали её. «В будущей войне воевать будут не на линии, а на всей поверхности территорий обоих противников, потому что позади окружного фронта возникнут фронты политический, социальный, экономический; воевать будут не на двумерной поверхности, как встарь, не в трёхмерном пространстве, как было с момента нарождения военной авиации, а − в четырёхмерном, психика воющих народов является четвёртым измерением» (Е. Э. Месснер. Хочешь мира, победи мятежвойну». Москва, 2005.− С. 145).

     Сплав (исторического) времени и психики воющих народов был положен в основу новой научно-практической дисциплины мысли, которая, наряду с геополитикой, получила название хронополитики. В контексте хронополитики даётся оценка Российской революции 1905−1953 гг. с её Центром притяжения.

     Физик или математик, или вообще представитель точных наук, рискнувший заглянуть в область наук гуманитарных, в область художественного творчества, часто оказывается способным превратить метафорические прозрения художника в строгие научные или научно-философские истины. На этот счёт существует много примеров, но я укажу на один из них, уместный в контексте данной заметки. Напомню стихотворение Осипа Мандельштама 1937 года «Ода Сталину», обратив внимание на два первых столбца:

Когда б я уголь взял для высшей похвалы −

Для радости рисунка непреложной −

Я б воздух расчертил на хитрые углы

И осторожно и тревожно.

Чтоб настоящее в чертах отозвалось,

В искусстве с дерзостью гранича,

Я б рассказал о том, кто сдвинул ось,

Сто сорока народов чтя обычай.

(Далее в стихотворении упоминается один из античных титанов − Прометей).

      Так вот, познакомившись впервые с этими стихотворными строками поэта, я заинтересовался вопросом: какую такую ось имел он в виду? И выяснил, что речь здесь идёт об осевой линии времени. Затем встал следующий вопрос: могли ли в принципе существовать у кого-то такие помыслы, чтобы осевую линию времени сдвинуть с места, поколебать, изменить, если угодно, её направленность? В конце концов было сделано открытие, что они не только существовали, но и, в значительной мере, были воплощены в жизнь. Для этого потребовался народ, сплотившийся в Общем деле под руководством Вождя и его тайного советника. Но обо всём по порядку.

     В начале 1920 года Валериан Николаевич Муравьёва (1885−1932), автор книги «Овладение временем», впервые изданной в 1924 году (2-е изд.: М.: РОССПЭН,, 1998), обратился с письмом к Л. Д. Троцкому, видимо, не отдавая себе отчёта в том, к кому он обращается. В письме выражалась надежда на поворот к творческой задаче Российской революции. Упоминался предшествующий разговор автора письма с Троцким, наличие между собеседниками разногласий и выражалась надежда, что некоторые из этих разногласий имеют общественное значение. А касались они предложенного Муравьёвым проекта пореволюционного жизнеустройства. «Я невольно, − писал Муравьёв, − в известном смысле являюсь представителем части русской интеллигенции, той бесправной части, которую суровый пролетарский режим не только лишил возможности выражать свои мысли, но лишил даже самой способности мысли, заставив её заняться исключительно насущным хлебом.

     Между тем речь идёт о разногласии необычайно глубоком и чреватом последствиями для всего будущего» (с. 83).

     Последствия для всего будущего ставятся, по Муравьёву, в зависимость от переосмысления понятия человеческой культуры и переустройства её с учётом того, что она творится во времени, и своеобразие времени является важнейшим фактором её состояния. Культура, писал затем он на страницах своей книги, есть результат созидания времени, поскольку каждый акт, меняющий мир, есть также созидание. «Это можно понять, если принять во внимание, что образование времени совершается посредством деятельности каких-либо ценностей, сопротивляющихся в этом акте разъедающей силе времени. Эти ценности и составляют ценность культуры» (с.108). Конечно, имел он в виду не механически-нивелированное время, а время историческое. (Переживаемое людьми историческое время «есть только инобытие геологического и биологического времени» (с.10)).

     Из дальнейших объяснений следует, что внедрение в жизнь проекта освоения времени позволяет восстанавливать часть прошлого, удерживая, а точнее будет сказать, возвращая из прошлого то, что оказывается ценным для культуры. Такая возможность открывается потому, что ход времени слагается из двух компонент: компоненты разрушительной, энтропийной, и компоненты созидательной, антиэнтропийиой, или эктропийной. Разум, указывал Муравьёв, руководствуясь представлением о двойственной структуре времени, имеет способность зажигать сознание в разных местах мира или иначе: создавать индивидуальные силовые центры. «Вместе с тем он интегрирует разрозненные действия − собирает все окружающие вещи вокруг этих центров, фокусов. Тем самым создаются фокусы эктропического действия через интенсификацию деятельности системы» (с.19).

     Более детальное знакомство с Муравьёвским проектом овладения временем (точнее будет сказать: с проектом освоения времени) убеждает нас в том, что этот проект открывает не только возможность радикального усовершенствования общественных систем, но и переносит нас с вами в ту область реальности, где жизнь одерживает победу над смертью (с.216−217).

     Вот с такими соображениями Муравьёв и обратился к Л. Д. Троцкому. Письменный ответ Троцкого нам неизвестен, зато известно иное: троцкисты, в конце концов, добились ареста автора письма, после которого последовала ссылка. Смерть наступила в феврале 1931 года (по другим данным − в 1932 году).

     Иначе отнёсся к идеям освоения времени И. В. Сталин. Он сам вплотную подошёл к к такого рода идеям, хотя и с другой стороны − со стороны критического анализа марксизма, о чём свидетельствуют его статьи, опубликованные ещё в 1906−1907 годах в двух закавказских газетах «Ахали цховреба» («Новая жизнь») и «Ахали дроеба» («Новое время») (Текст статей приводится в кн.: Л. Берия. К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1936). В отмеченных статьях разбирается ряд важных моментов партийной программы и среди них такие интересные для нас в данном контексте вопросы, как: 1) о связи между марксистской философией и научным коммунизмом; 2) о диалектическом методе; 3) о противоречии между формой и содержанием в процессе диалектического развития; 4) о материалистической теории.

      Как видим, Сталин, наряду с чисто тактическими вопросами партийного строительства, ставил и вопросы стратегические, давая на них свои собственные ответы. Среди вышеприведённых пунктов центральное место среди них занимает пункт 6. Стоит внимательно присмотреться к тому, как его трактует автор. Что такое материалистическая теория?– спрашивает он. И отвечает: она начинается с констатации того факта, что всё меняется на свете, всё движется в мире. Но главный вопрос состоит в том, «как происходит это изменение и в каком виде совершается это движение». На него отвечают по-разному. «Некоторые говорят, что природе и её развитию предшествовала мировая идея, которая легла в основу этого развития, так что ход явлений природы оказывается пустой формой развития идей. Этих людей называют идеалистами, которые впоследствии разделились на несколько направлений. Некоторые же говорят, что в мире изначально существуют две противоположные друг другу силы – идея и материя, что в соответствии с этим явления делятся на два ряда – идеальный и материальный, между которыми происходит постоянная борьба: так, что развитие явлений природы, оказывается, представляет из себя постоянную борьбу между материальными и идеальными явлениями. Этих называют дуалистами, которые подобно идеалистам делятся на различные направления» (Ахали цховреба, 1906, №7). Отвергая то и другое, автор излагает своё мировоззренческое кредо, которое подаётся под знаком «материалистической теории Маркса» и утверждает, что материалистическая теория Маркса в корне отрицает как дуализм, так и идеализм. В мире существуют идеальные и материальные явления, но это вовсе не означает того, что они будто бы отрицают друг друга. Наоборот, идеальные и материальные явления суть две различные формы одного и того же явления, они вместе существуют и вместе развиваются, между ними существует тесная связь. Стало быть, у нас нет никакого основания думать, что они друг друга отрицают. Таким образом, так называемый идеализм рушится (Ахали цховреба).
      Сказанное поясняется далее двумя следующими утверждениями:
1) «Единая природа, выраженная в двух различных формах – идеальной и материальной, – вот как надо смотреть на развитие природы»;
2) «Единая и неделимая жизнь, выраженная в двух различных формах – в идеальной и материальной, вот как нужно нам смотреть на развитие жизни».
Утверждений подобного рода ни у Маркса, ни у Ленина мы не найдём. Ни тот, ни друг не согласился бы с высказыванием, что, скажем, в природе могут сосуществовать и одновременно сосуществуют идеальное и материальное. Хорошо известно высказывание Маркса о том, что идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и переработанное в ней. Спор Сталина с Марксом не является, однако, чисто теоретическим. Он обретал практическое значение с того момента, когда сталинский анализ марксизма доходил до анализа отношения между формой и содержанием применительно к политэкономии, к вопросу о связи между производственными отношениями (экономическим базисом) и надстройкой (т.е. совокупностью идеологических отношений и взглядов, касающихся политики, права, морали, религии, философии, искусства, и соответствующих им организаций и учреждений, таких, как государство, партии, церковь и пр.).

      Здесь Сталин делает один из важнейших выводов, ставших в дальнейшем краеугольным камнем сталинской политэкономии и социально-экономической практики. Суть дела заключается в следующем. Марксистский закон социально-экономического развития определяется необходимостью приводить форму в соответствие с содержанием, которая в ходе исторического развития перестаёт отвечать содержанию. Сталин с этим вполне согласен. Но Маркс придаёт тому содержанию, под которым он понимает производственные отношения, первостепенное (если не сказать: абсолютное) значение. Производственные отношения, зависящие от производительных сил, всегда стоят впереди надстройки. Однако ведь может оказаться и так, что надстройка решительным образом воздействует на производительные силы. Тогда, в зависимости от конкретных исторических обстоятельств форма и содержание могут поменяться местами. С течением времени, с развитием жизни приоритетной может быть то материальная, то идеальная форма, потому что единая и неделимая жизнь как раз выражается в двух различных формах − идеальной и материальной. Такая логика рассуждений привела Сталина к выводу о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране, в России, в которой надстройка казалась безнадёжно отсталой и по отношению к производственным отношениям, и по отношению к производительным силам. Изучение специфики русской цивилизации позволила ему придать надлежащее значение духовно-идеальному фактору в надстройке и поставить её на первое место.

      Было бы неправильно, однако, исходя из вышеизложенного, причислять Сталина к антимарксистам. При существенном различии взглядов Маркса и Сталина на ход общественного развития эти взгляды полностью согласуются в признании того факта, что при капитализме «общественный характер производства не соответствует частному характеру присвоения продуктов производства»; на этой почве, как утверждает Сталин в своих фундаментальных статьях, происходит и нынешний социальный конфликт (Ахали цховреба, 1906, №7). Действительно, социальное разделение труда по разным направлениям трудовой деятельности придаёт труду общественный характер уже хотя бы потому, что ему сопутствует социальный обмен его продуктами. Однако частный характер присвоения продуктов производства приводит к дисбалансу, нарушению равновесия в экономической жизни общества. И этот дисбаланс действительно можно представить как несоответствие формы (производственные отношения) содержанию (производительные силы), полученное в результате отставания производственных отношений от производительных сил. Но Сталин показал, что если в производственные отношения (в то, что называется экономическим базисом) включить такой духовно-идеальный фактор, как историческое сознание людей (людей, принадлежащих к определённой цивилизации), положительный результат революционных преобразований можно получить там и тогда, где, согласно Марксу, совершить такое принципиально невозможно.

     Немецкий философ Карл Ясперс (1883−1969) вознёс похвалу открытию линейно-протяжённого времени, обозначив его как ось мировой истории. Ось мировой истории, писал он в своей книге «Смысл и назначение истории» (М., 1991), если она вообще существует, может быть обнаружена только эмпирически, как факт, значимый для всех людей, в том числе и для христиан. «Эту ось следует искать там, где возникли предпосылки, позволившие человеку стать таким, каков он есть, где с поразительной плодотворностью шло формирование человеческого бытия, которое независимо от определённого религиозного содержания, могло стать настолько убедительным − если не своей эмпирической неопровержимостью, то во всяком случае некой эмпирической основой для Запада, для Азии…» (с. 32). (Возникшие предпосылки он отнёс к временной дате примерно около 500 лет до н.э.).

      Если верно, что представление об этой временной оси возникло независимо от какой бы то ни было религии, то верно и то, что она сама приобрела статус религиозной догмы. На неё полагались все: христиане (католики и православные), буржуазные идеологи всевозможных типов, марксисты, социалисты и коммунисты, прочие футурологи. И только Сталин сказал: нет, нам такое не подходит. Отдельный штрих «этого не надо» как раз и отметил в своей «Оде» Осип Мандельштам, прочертив строки «Я б рассказал о том, кто сдвинул ось, // Cто сорока народов чтя обычай. Что значит почитать обычай ста сорока народов, проживающих на территории России? Это значит признавать и уважать их национальную принадлежность, этническую самобытность. Под таким углом зрения получил право на жизнь в сталинский период СССР и русский народ, несмотря на наличие яростной троцкистской русофобии.

      К. Маркс и Ф. Энгельс придерживались другой точки зрения. В своём мировоззрении они не выходили за рамки доктрины осевого времени. В «Манифесте коммунистической партии» прописан весьма своеобразный ответ на тот упрёк коммунистам, что «они хотят отменить отечество, национальность». Эта задача, утверждали они, уже решается буржуазией, коммунистам остаётся лишь ускорить её решение. Именно: «Национальная обособленность и противоположности народов всё более и более исчезают с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни.

     Господство пролетариата ещё более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест коммунистической партии. М.: Политиздат, 1977.− С.44).

     Нетрудно понять, что несёт с собой процесс уничтожения национально-этнических различий между людьми. Процесс уравнивания различий между нациями есть то же самое, что и процесс стирания различий между отдельными человеческими личностями, когда француза, немца, англичанина, русского превращают в «среднего европейца» (К. Леонтьев). (Кстати говоря, у К. Леонтьева на сей счёт есть отдельная статья с характерным названием «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения»). Да, надо понимать, что уравнивание, всесмешение людей по ходу времени ведёт к росту энтропии в социальной системе, следовательно, к её гибели. Жить в такой односторонней ипостаси времени значит: в христианстве − двигаться к Судному дню (Апокалипсис); в марксизме − двигаться к коммунизму, что по результату это одно и то же. И, к счастью, нашлись те, кто смог внять голосу другого поэта «Мы же возбудим течение встречное…».

     Историки обращают внимание на следующий штрих в политической биографии Сталина, свидетельствующий о его глубоком понимании сущности исторического времени. Выступая на Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности в феврале 1931 года, он заявил: «Мы отстали от передовых стран на 50−100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» (Правда, № 35, 5 февраля 1931 г.). И эта индустриальная установка была выполнена, хотя её выполнение не обошлось без людских жертв. Подробнее обо всём этом читатель может узнать из честной книги нашего историка Юрия Жукова «Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933−1937гг.» (М.: «ВАГРИУС», 2007).

     А мы здесь обратимся ко второму персонажу нашей повести, к тайному советнику. Пётр Степанович Боранецкий (1900 − не ранее 1965 г.) эмигрировал из СССР (фактически был послан за границу) в самом конце 20-х годов (по другим данным, в 30-м году). В 1932 году он, живя в Париже, начал издавать журнал «Третья Россия», последний выпуск которого отмечен 1939 годом. К сожалению, у нас пока нет ни одной его фотографии, как нет и портретного изображения. Но можно получить некоторое представление о нём по словесно выраженным портретам, оставленным художниками-литераторами.

     В статье Георгия Иванова «О новых русских людях» (эмигрантский журнал «Числа», № 7/8, 1933, Париж (с.184−194)) имеется несколько характерных зарисовок облика Боранецкого. Представим здесь некоторые из них, делая скидку на субъективизм литератора.

     Итак: «На эстраде эмигрантского собрания стоит человек. На нём потёртый костюм и тёмная рабочая рубашка. В кармане у него волчий нансеновский паспорт, в голове обрывки нахватанных знаний. Он бежал из России и добывает себе кусок хлеба физическим трудом. Отстав от большевиков, к эмигрантам он не пристал. Он «сам по себе». Он и маленькая кучка его учеников гордо называют себя «Третьей Россией»…

      Вот он излагает свою программу. Программа, что и говорить, − «обширная». Новое государство людей − титанов. Новая «титаническая религия». Победа над косностью духа − достройка − Вавилонской башни. Тут выясняется «пикантная подробность» − строить башню, оказывается, начали большевики и до поры до времени ничего, правильно строили: «расчистили место», заложили фундамент. Теперь, впрочем, большевики делают «непоправимую историческую ошибку» − не желают уйти, чтобы дать «новым людям» − титанам достроить на заложенном ими фундаменте «Третью Россию».

      И далее: «Самое характерное для его выступлений, что он всегда говорит одно и то же. Вот он излагает свою программу подробно, тщательно отчеканивая каждое слово, прямо, ясно глядя перед собой. Потом, как водится, начинается диспут, программу Петра Степановича начинают с разных сторон разбивать. Разбивается она легко. В ослепительной её стройности один за другим открываются глубокие изъяны. Она, оказывается, противоречит сама себе, она абсурдна. Стройная «Вавилонская башня» рассыпается карточным домиком.

      Но взгляните на Петра Степановича. Он слушает с равнодушным, несколько скучающим видом, точно всё это его нисколько не касается. Он ждёт, когда список ораторов будет исчерпан. Тогда он снова подымается на эстраду и тем же голосом, твёрдо, убеждённо, уверенно… буква в букву повторит в заключительном слове то, что говорил во вступительном. Всё, что ему возражается, он просто − откровенно пропустил мимо ушей.

      Но нужны ли эти возражения? Не лучше ли присмотреться, прислушаться, прежде чем желать быть понятым, самому постараться понять? Прислушаться не столько к интонации, звуку голоса вот такого Петра Степановича. Присмотреться к его лицу, задуматься над его биографией − если он того стоит. А он, по-видимому, стоит − недаром его слушают так внимательно и возражают ему так горячо» (с.188−189).

      И одна из заключительных ремарок: «Тем и важен вот такой Пётр Степанович, что он не личность. Он тип. Он стоит сейчас на эстраде эмигрантского диспута, но десятки, сотни тысяч, миллионы, может быть, таких, как он, стоят на великой русской земле, и пусть они ни о каком титанизме и не помышляют − головы их, их души сформированы по тому же самому образцу. Все перспективы для них заранее искажены, все планы спутаны. И именно чем меньше они сумасшедшие, чем меньше шарлатаны, чем сильнее говорит в них врождённое чувство правды и справедливости, − тем более странные формы принимает в них «души неслыханный протест», когда он назрел. Протест против нищеты духовной и материальной, против унижения национального и личного, протест против обмана буржуазного и обмана большевицкого. Тема «униженных и оскорблённых» (с непременной надеждой на какое-то обязательное конечное «торжество») всегда была близка русскому сознанию, всегда его «возбуждала»» (с. 191−192).

     Георгий Иванов пишет о наличии пореволюционной путаницы в головах русских людей, об искажении для них перспектив, и он в чём-то недалёк от истины. Только он не понял того, что рядом с ним стоял человек, который участвует в распрямлении этой путаницы, в установлении благотворной перспективы. Укажем на одну очень важную, прямую, перекличку между Боранецким и Сталиным по части экономической категории стоимости. В книге «Философия техники. Техника и новое мировоззрение» (Париж, 1947) Боранецкий писал: «Теперь становится понятной существенная и радикальная противоположность между реальной и трудовой стоимостью, которая есть стоимость, имеющая своим источником ограниченную рабочую силу, и тем, что мы называем идеальной или трансцендентной стоимостью, имеющей своим источником неограниченную творческую идею». Далее следует пояснение: «В нашем употреблении этот термин («трансцендентная» − Л. А.) имеет смысл неограниченной идеальной возможности в её отношении к ограниченной реальной возможности» (с. 118−119).

     И тут важно понять, что трансцендентное, о котором говорит автор, не существует вне времени. Творческий потенциал трансцендентного связан с будущим, но только так, что будущее и прошлое коррелятивны: «как сквозь будущее можно видеть прошлое, так сквозь прошлое можно предвидеть будущее» (П Боранецкий. О новом общественном идеале. Грядущая Атлантида // Трется Россия, №6, 1935.− С. 50). Такое − прометеистическое мировидение − охватывает всю структуру общественного бытия, устанавливаемого в ходе антибуржуазной революции, которая, по Боранецкому, ещё впереди. При капитализме целью социальной хозяйственной деятельности становится абстрактный человек − homo aeconomicus. Однако во все нормальные эпохи хозяйство было средством, состоящим на службе более высоких целей. «Уродство капитализма, его так называемый экономизм, в том и состоит, что он, наоборот, всё подчиняет хозяйству как цели. Марксизм же это патологическое смещение иерархии ценностей возводит в универсальный закон бытия. Таким образом, патологию капиталистического общества он превращает в физиологию всякого общества, болезнь − в законно нормального существования» (К третьей духовной революции // Третья Россия, № 4−5, 1934. − С. 7).

     Вот эти программные установки Сталин взял на вооружение, когда в послевоенные годы возникла задача создать учебник социалистической политэкономии. Они отражены в его книге «Экономические проблемы социализма в СССР» (см. Ленинградское издание 1997 г.). Сталин там пишет, что да − необходимо руководствоваться законом обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил, законом, который «давно пробивает себе дорогу в капиталистических странах» (с.7). Но вместе с тем указывает, что в новой политэкономии надо откинуть ряд понятий, взятых из «Капитала» Маркса, где Маркс занимается анализом капитализма, и не приклеивать их к нашим социалистическим отношениям. Имеются в виду, в частности, такие понятия, как «необходимый» и «прибавочный» продукт, «необходимое» и «прибавочное» время. «Маркс анализировал капитализм для того, чтобы выяснить источник эксплуатации рабочего класса, прибавочную стоимость, и дать рабочему классу, лишенному средств производства, духовное оружие для свержения капитализма» (с. 16−17). Но «странно теперь говорить о «необходимом» и «прибавочном» труде: как будто труд рабочих в наших условиях, отданный обществу на расширение производства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т.д., не является столь же необходимым для рабочего класса, стоящего ныне у власти, как и труд, затраченный на покрытие личных потребностей рабочего и его семьи» (с. 17).

     После этих разъяснений Сталин обращается к временной стихии, к той роли времени, которую оно будет играть в будущем, на второй фазе коммунистического общества. Стоимость, пишет он, как и закон стоимости, есть историческая категория, связанная с существованием товарного производства. С исчезновением товарного производства исчезнут и стоимость с её формами и закон стоимости. «На второй фазе коммунистического общества количество труда, затраченного на производство продуктов, будет измеряться не окольным путём, не через посредство стоимости и её форм, как это бывает при товарном производстве, а прямо и непосредственно − количеством времени, количеством часов, израсходованным на производство продуктов» (с. 21).

      Итак, на смену стоимости, фигурирующей в буржуазной политэкономии, согласно Сталину и Боранецкому, должна придти временная, антиэнтропийная ценность произведённого продукта.

В статье «Сталин и оппозиция», опубликованной в 1938 г., Боранецкий заявил, что не только политэкономия, а вообще вся политика есть функция времени. А это значит, что в историческом процессе определяющее, а иногда и решающее, значение имеют сроки. «История совершается во времени, и потому всё совершающееся в ней почти совершается во-время. Несвоевременное в ней почти равносильно невозможному, не сделанное во-время равносильно не сделанному совсем» (П. Боранецкий. Сталин и оппозиция // Третья Россия, № 8, 1938. − С.32).

     После смерти Сталина к власти в СССР пробились троцкистские «вожди» (хрущёвы и горбачёвы), которые устанавливали сроки наступления коммунизма в стране по своему скудному разумению. Боранецкий оценивал троцкистов однозначно: (если) Сталин есть враг условный, (то) Троцкий − враг безусловный (там же, с. 29). Сталин, однако, есть, по его мнению, нечто такое, что напоминает deus ex machina в античной трагедии, вмешательство которой придаёт ей благостный исход. Так что, озирая последние события и пытаясь заглянуть в их таинственный финал, пишет Боранецкий, закрывая страницу о Сталине, «невольно встаёт вопрос веры и всё больше − уверенности: не является ли Сталин такого рода смущающим орудием высшего разума истории, его экстраординарной «машиной», которому суждено дать положительный исход из замкнутого круга нашей великой и страшной трагедии» (там же, с. 38).

     Что касается так называемых «сталинских репрессий», повлекших многочисленные жертвы в стране в 30-е годы, то надо знать, что организатором и исполнителем их до 1937−39 гг. был Ягода со своими приспешниками. Об этом убедительно, предельно документированно, рассказывает книга Сергея Цыркуна «Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки». (М.: «Яуза, Эксмо», 2010).

     Не всё в мышлении человека определяется логическим предикатом. Многое и, быть может, самое главное в жизни открывается посредством символического мышления. Сталин родился на Кавказе, на том самом Кавказе, где олимпийские боги, согласно античному преданию, приковали железными цепями к скале Прометея. Наказали за то, что он принёс в дар людям божественный огонь. Так не сохранилась ли там частица этого огня, искра коего и привела к рождению Сталина? И не потому ли сошлись в единой методике пореволюционной работы Сталин и прометеист Боранецкий?

     В заключение я хотел бы поблагодарить Владимира Степановича Никитина за ряд его докладов по данной тематике, которые подтолкнули меня к тому, чтобы добавить несколько штрихов к тому, что изложено в его работах по части хронополитики, а также по национальному вопросу, рассмотренному в книге «Русофобия: суть и методы сдерживания».