"От имени... и по поручению..." (Тезисы о нашем духе времени)

                                                                                    Л.Г. Антипенко
                   
                                         «От имени… и по поручению…»

                                        (Тезисы о духе нашего времени)

1.   Многие из наших соотечественников, живших в то время, когда ещё существовал Советский Союз, вероятно, помнят, как выглядел ритуал проведения в стране партийных собраний, закрытых и открытых. В послесталинский период времени на них очень часто озвучивались примерно такие слова: «От имени Ген. Секретаря ЦК КПСС и по поручению Политбюро ЦК предлагается…» – предлагается сделать что-то ещё на пути к построению коммунизма. В те годы совсем немногие догадывались о том, что стоит за этой сакраментальной фразой. А смысл её стал проясняться, когда была провозглашена так называемая перестройка, т.е. тогда, когда путь к коммунизму приоткрылся как путь к «общечеловеческим ценностям». Так вот многие и теперь ещё не смогут взять в толк ту простую истину, что путь к «общечеловеческим ценностям» был намечен основоположником «научного» коммунизма К. Марксом.
    Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно прочесть «Манифест коммунистической партии», партийный документ, созданный Марксом и Энгельсом и впервые опубликованный в1848 году. В порядке полемики с противниками коммунистической идеологии авторы Манифеста откровенно пишут, чего они хотят. Так на упрёк в том, будто коммунисты хотят отменить отечество, национальность, Маркс и Энгельс дают такой ответ от имени рабочих:
     «Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет. Так как пролетариат должен завоевать политическое господство, подняться до положения национального класса, конструироваться как нация, он сам пока ещё национален, хотя не в том смысле, как это понимает буржуазия» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест коммунистической партии. М.: Политиздат, 1977, с.44). Обобщая это положение, далее они заявляют, что пролетариат должен завершить те дела, в коих не до конца преуспела буржуазия. Скажем, в национальных делах надо пойти дальше буржуазии. «Национальная обособленность и противоположности народов всё более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни.
     Господство пролетариата ещё более ускорит их исчезновение» (там же, с.44). Тут же Маркс и Энгельс признают, что пролетарий «пока ещё национален» и потому, надо полагать, не до конца пролетарий. Не до конца пролетарий, так как реальный представитель рабочего класса говорит на своём национальном языке, соблюдает многие этно-национальные традиции и, наконец, так или иначе ощущает свои родословные корни. А это плохо с точки зрения задач всемирной пролетарской революции. Но ведь это же плохо, как мы теперь убеждаемся, и с точки зрения выполнения тех задач, которые ставят перед земным населением идеологи современной глобализации. В таком случае, спросим мы, есть ли различие между тем, чего на деле хочет буржуазия, и тем, что провозглашается в Манифесте от имени пролетариата? Суть этого риторического вопроса высветил в своё время И.В. Сталин. В своей речи, произнесённой на XIX съезде Партии 14 октября 1952 года, Сталин говорил:
     «Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их «превыше всего». Теперь не осталось и следа от «национального принципа». Теперь буржуазия продаёт права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придётся поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперёд, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять» (Иосиф Сталин: жизнь и наследие. М.: «НОВАТОР», 1997, с.497).
    Если в девятнадцатом веке марксистская доктрина построения нового мирового порядка (в виде коммунизма или социализма) сохраняла хотя бы по видимости некоторые черты антибуржуазной, антикапиталистической направленности, то в наши дни она рассталась с этой видимостью. Марксистская идея пролетарского интернационализма окончательно превратилась в погоню за «общечеловеческими ценностями», которые призваны оправдать существование буржуазного общества потребления с его доведённым до предела капиталистическим чистоганом. Интернационализм выполнил возложенные на него функции: политбюро ЦК КПСС на наших глазах переместилось из Москвы в Нью-Йорк и уже оттуда де-факто руководит решением всех наших национальных и социальных задач.

2.    Дух времени открывает перед нами другую альтернативу. В её основу заложена фундаментальная идеология русского антропокосмизма. Эта идеология совпадает с идеологией русского же национализма, который далёк от того, чтобы иметь местечковый характер. Русский национализм обрёл научную форму и научное оправдание с того момента, когда В.И. Вернадским было создано учение о Земной биосфере и когда стало ясно, что антропосфера, как часть Земной биосферы, состоит из множества этносов, имеет, как говорил Л.Н. Гумилёв, мозаичную структуру. Вероятно, вполне оправдано суждение, согласно которому в глобальной антропосфере нет народов худших и лучших, однако вряд ли может быть подвержен сомнению тот факт, что разные народы, разные нации по-разному ощущают свою связь с Земной биосферой как частью космического мироздания, согласовывая (или, наоборот, рассогласовывая) свою жизнь с закономерностями этой связи.
    В данном случае мы обращаем внимание на одну очень важную компоненту этой космической связи, оказывающую громадное влияние на земную жизнь людей. Речь идёт о прецессии Земной оси, в результате которой её конечная точка (скажем, северный полюс) вращается по кругу, а сама ось меняет своё направление в отношении различных объектов Вселенной (на которые она «смотрит» в тот или иной момент времени). Период её вращения длится приблизительно 26 тыс. лет. Он, подобно земному году, насчитывающему 12 месяцев, разделяется на 12 сегментов, называемых зодиакальными эпохами. Эпохи обозначаются знаками, которым присвоены следующие имена: Водолей, Рыбы, Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец, Козерог. Эти имена соответствуют названиям созвездий, на фоне которых в ту или иную эпоху восходит Солнце в день весеннего равноденствия.
     Конечно, при чтении данного текста у некоторых читателей, наверняка, возникнет вопрос: каким образом та или иная эпоха может влиять на бытие земного человечества. Вот, допустим, в отношении 12 месяцев в году всё ясно: на протяжении года меняются климатические условия (зима сменяется весной, весна – летом, лето – осенью). Признаем, что проследить соответствующие перемены в отношении зодиакальных эпох намного труднее. Труднее уже хотя бы потому, что наблюдение за ними и их оценка требует времени значительно большего, нежели продолжительность одной человеческой жизни. Но дело не только в этом. Вопрос осложняется тем, что зодиакальные перемены одновременно оказывают влияние как на физический (материальный), так и на духовный факторы человеческой культуры, и нелегко разобраться в том, какой из них оказывается главным, ведущим. Отдавая приоритет духовному фактору, мы будем соотносить его с понятием духа времени, наделяя это понятие статусом философской категории.

3.    Следует так же иметь в виду, что влияние космической связи на физический фактор культуры уяснить гораздо проще, нежели её воздействие на фактор духовный. Так очевидно, что зодиакальная смена звёздного ориентира при определении направления на северный полюс Земли (полюс мира) оказывает самое непосредственное влияние на способ пространственной ориентации человека при всех его перемещениях по земной поверхности. Астрономы утверждают, что пространственная ориентация человека претерпела значительные изменения на протяжении последних пяти тысяч лет человеческой истории. Около 4600 лет тому назад полюс мира находился вблизи звезды Дракона, теперь же он, будучи расположенным вблизи Полярной звезды, смещается в иное созвездие.
    Для постижения духа времени требуется учёт более тонкого понимания сущности самого времени. Тут надо понять, что время обладает двумя дополнительными (в смысле идеи дополнительности Н. Бора) друг к другу сторонами. С одной стороны, мы не можем выйти за рамки времени исторического, т.е. времени, наполненного историческим содержанием природного и социального бытия, времени, неотделимого от этого бытия. С другой стороны, невозможно обойтись, особенно в конкретных науках и технике, без учёта времени механического, нивелированного, с тем представлением о временном потоке, когда его мыслят как оголённое передвижение от одного временного момента «теперь» к другому. Выдающийся немецкий философ Мартин Хайдеггер предложил именовать эти взаимосвязанные стороны временного потока соответственно временем строгим и временем точным. (См. его статью «Послесловие к: «Что такое метафизика?»» в кн.: Мартин Хайдеггер. Время и бытие. М.: «Республика», 1993). А наше открытие в отношении духа времени состоит в том, что это понятие, служившее до сих пор в качестве метафоры, теперь обретает, в свете двустороннего, дуалистического понимания времени, строгий научно-философский смысл.
    Это открытие не явилось к нам как deus ex machina. Оно было подготовлено в результате ряда изысканий отечественных мыслителей, к числу которых принадлежат: Н.Ф. Фёдоров, К.Э. Циолковский, В.Н. Муравьёв, Н.В. Устрялов, П.А. Флоренский, В.И. Вернадский, П.С. Боранецкий и др. Со стороны Западных мыслителей к этой плеяде имён примыкает имя М. Хайдеггера.

4.    Целый ряд наблюдаемых в текущем 2010 году крупномасштабных, по своей значимости, природных и социальных явлений свидетельствует о том, что 2010 год демонстрирует собой как раз временную веху смены двух примыкающих друг к другу зодиакальных эпох – эпохи Рыб и эпохи Водолея. Пётр Степанович Боранецкий называл новую эпоху Водолея эпохой прометеизма, эпохой титанов, наиболее характерной особенностью которой является разработка способа овладения временем – овладения в той мере, когда во времени откроется возможность преодоления смертности человека. С другой стороны, в духе времени новой эпохи он видел подъём русского национального сознания. Речь идёт о русском социальном национализме (РСН), национализме, который не замыкается в узких этнических рамках, а наполнен антропокосмическим мирочувствием.
    Есть народы, писал Боранецкий, для которых необходимое условие существования и развития состоит в том, что, освещая перед собой дорогу в будущее, они вместе с тем должны светить другим. Отнимите у такого народа данную функцию – функцию «всечеловечности», по выражению Достоевского, – и этот народ погибнет. Именно к таким народам принадлежит, согласно Боранецкому, народ русский. Действительно, аргументирует он, каждый народ обретает своё национальное самосознание прежде, чем общечеловеческое, если он вообще способен подняться до такого состояния. Русский же народ производит такое впечатление, что он общечеловеческое сознание обрёл прежде, чем национальное. «Ибо можно сказать, что универсализм есть сущность русского национализма. И в этом его высокое и духовно знаменательное преимущество: он как бы в самом себе несёт своё высшее творческое преодоление <…>. Великие народы всегда в той или иной мере – универсалистичны. Потому-то и истинно великий Русский народ есть народ универсалистический по существу. А на его вселенскости, всечеловечности сходились все его характеристики как друзей, так даже и врагов» (П. Боранецкий. К идее нового человечества // Третья Россия, № 9, 1939, с.97). Добавим к этому от себя, что универсализм Русского народа, его всечеловечность, вселенскость обусловливаются как раз его атропокосмическим мирочувствием. С точки зрения всех этих соображений мы и будем вправе называть русский национализм русским социальным национализмом (РСН).
     Каждый год, когда 12 апреля мы чествуем всемирно значимый подвиг нашего соотечественника Юрия Гагарина, преодолевшего 49 лет тому назад рамки земного тяготения и вступившего в пространство открытого космоса, нам надо отдавать себе отчёт в том, что подвиг этот органически связан с антропокосмическим мирочувствием нашего народа. И было бы непозволительно утратить сей небесный дар. Поэтому мы предлагаем дату 12 апреля возвестить Днём русской цивилизации. Этот день должен стать днём солидарности национально-патриотических сил России, днём их мобилизации в деле борьбы за торжество социальной и национальной справедливости, в деле борьбы за ликвидацию хищнического отношения к природным ресурсам Земной биосферы, терпящей бедствие в условиях повсеместно установившегося капиталистического уклада жизни. Он должен стать днём торжества того духа времени, который несёт на себе печать русского социального национализма. Вместе с тем, если время заключает в себе точную календарную отметку перехода от одной зодиакальной эпохи к другой, то эта отметка не может не совпадать с выдающейся датой 12 апреля 2010 года.
     Называя эпоху Водолея Титановым веком (см. сайт www.titanage.ru), Боранецкий неявно напоминал о том, что приблизительно 26 тыс. лет тому назад на Земле возникли или появились люди с титаническим мировоззрением, которые в античной мифологии были представлены в образе Прометея. Уходящая со сцены жизни зодиакальная эпоха Рыб отмечена упадком прометеизма. Мы пережили её заключительную часть, не теряя, однако, надежды на то, что люди с титанической жизненной установкой вернутся к нам вместе с возвращением эпохи Водолея. А с их приходом слова «От имени… и по поручению…» наполнятся подлинно истинным содержанием.

(Помещаемые ниже очерки «О новых русских людях» российского эмигранта Георгия Иванова дают некоторые представления о титанической фигуре самого Пётра Степановича Боранецкого (1900–1965(?)). 

                                                         Приложение 

                                                   ГЕОРГИЙ ИВАНОВЪ
                                      О НОВЫХЪ РУССКИХЪ ЛЮДЯХЪ

                                                          I.

    Еще два-три года тому назад в общественно-литературных эмигрантских кругах Парижа все было более-менее ясно. Всякий, к этим кругам принадлежащий, знал «существующий порядок вещей, установившийся, по-видимому, «всерьез» и «надолго». Ясно было − где «правое», где «левое», где «реакция», где «прогресс», в чем «верность традициям» и «в чемъ подрывание устоев», кто сохраняет «живую связь с действи¬тельностью» и «кто ничего не забыл и ничему не научился».
     Получалась, словом, целая стройная панорама с возвышенностями и низменностями, горделивыми шпилями и обреченными на снос лачугами, как панораме и полагается. Конечно, что принимать за верх, что за низ − зависало от точки зрения. Любой ландшафт можно наблюдать просто, можно и вверх ногами: тогда самая глубокая из ям покажется Монбланом и обратно. Но непререкаемая реальность целого от этого нисколько не страдала. Негатив и позитива яростно «отрицая» друг друга, повторяют, как известно, с одинаковой точностью тот же самый «кусок жизни». Не будь его − не было бы ни Позитива, ни негатива.
     Короче говоря, с большими или меньшими недостатками, с теми или иными ошибками или несправедливостями, в эмиграции установилась своя, прочная иерархия ценностей и, вытекающий из нее и на нее опирающийся «существующий строй».
*** *
     Все законы мiра начинаются с суровых кар за попытку к ниспровержению существующего строя. В эмиграции уголовного кодекса нет и за подкоп под какое-либо из ее установлений «злоумышленника» нель¬зя ни осудить, ни расстрелять. Но некоторый аппарат морального воздействия у эмиграции, как у осознанной и организованной анти-большевистской силы, конечно есть. Странно было бы, если бы его не было. Слишком огром¬ны ценности, вывезенные эмиграцией с «всероссийского пожарища», да и люди их вывезшие не годятся на роли простых музейных сторожей. Лучшие из них, − эту убитую, точнее пришибленную «там» и охраняемую здесь российскую культуру сами создавали и двигали, − естественно, что от своей привычной «хозяйской» роли своих обязанностей-прав они добровольно не откажутся.
     Всегда шла борьба, никогда не прекращавшаяся внутри самой эмиграции − и она достигала разных степеней напора и ожесточения. Но самый круг этой борьбы был ограничен уже тем самым, что вели ее люди одной и той же старой русской культуры и одного кожного, кровного отвращения к разрушителю этой культуры − большевизму. И, если в политических разногласиях дело могло заходить и заходило порой очень далеко − то в этой, основной, области эмиграция сама собой, без всяких усилий, сейчас же объединялась − как только что либо начинало угрожать ее «не писаным законам». От вульгарного «сменовеховства», до достаточно сложного и хитроумного евразийства − все явления такого порядка нахо¬дили немедленный отпор. Семена разложения неизменно попадали на камень и прорасти не могли,,.
    Так было до недавнего времени, покуда дело шло в плоскости обычных противопоставлений: мы и они, культура и варварство − эмиграция и большевизм. Но с н4которыхъ пор «аппарат» стал давать перебои. Незаметно, подспудно, в разных углах русской жизни зарождалась и накопляла энергию неизвестная до сих пор «Третья сила», к оценке которой старые мерки как
будто неприменимы. Теперь, на наших глазах, сила эта «вступает в игру».

                                                      ***
    Облик представителей этой силы далек и от того, каким мы знаем эмигранта, и от того, как рисуется нам большевик наших дней.. Облик этот, прежде всего, двоится, троится, четверится.
Когда-то в блаженные довоенные времена были в моде соединенные портреты знаменитостей. Скажем: «монархи Европы». Брались карточки Вильгельма II, Эдуарда VII, бельгийского Леопольда, испанского Альфонса и, накладывая одна на другую, получали физиономию благообразного господина средних лет с пышной растительностью и несколько туманным взглядом. Это и был соединённый портрет монархов Европы. То же делалось с борцами, актёрами − невинные были времена и невинно люди развлекались.
     Так, вот, чтобы хоть приблизительно представить себе двоящееся, троящееся, четверящееся лицо «нового человека», вступающего в русскую жизнь, приходится прибегнуть к такому же способу «накладывания»…
… Материализм − и обострённое чувство иррационального. Марксизм − и своеобразный романтизм. «Сильная Россия» и − «благословим судьбу за наши страдания». Отрицание христианства − «спасение в христианстве». Русское мессианство, интернационал. «Цель оправдывает средства» и непротивление злу. Достоевский, Достоевский, Достоевский… Немного Толстого. «Атлантида» Мережковского, Ницше и… Андре Жид. «Пушкина не существует». Славянофилы, Леонтьев. Рудольф Штейнер, даже Елевфеврий… Бесчисленные, − как пишут в анализах, − «следы» других пёстрых, перекрещивающихся, отрицающих друг друга влияний.
     Из этой смеси идей и чувств, страстей и систем, смотрит, если хорошенько вглядеться, лицо нового русского человека. Отчётливости благообразного господина с баками Франца-Иосифа и носом Фердинанда болгарского − этот «комбинированный портрет», конечно, не имеет. Но он не сливается и в бесформенное туманное пятно, как можно было ожидать. Какие-то черты явно сквозь туман рисуются. Самая противоречивость их придаёт им что-то собственное, характерное. Кроме того, этот портрет перед портретом монархов Европы или чемпионов бокса имеет одно важное преимущество в смысле выразительности. Там, при роскошных очертаниях носов и бород, глаза, как я уже отмечал, несколько расплывались: монархическая или скулодробительная идея, от соединения в одно отборных её представителей, сильней отнюдь не выявлялась. На этом лице, таком неопределившемся, глаза горят ярко. И в них светится нечто, если не организующее хаос остального, то одухотворяющее его. В глазах, «сборных» глазах нового человека, ярко светится его «пореволюционное сознание».

                                                        *
                                                       * *
     «Пореволюционное сознание»… Не знаю, кто пустил в ход это определение, да это и не существенно. Настоящим автором его была сама жизнь. И эти два слова призваны, быть может, сыграть роль той черты, которая разделит по-новому строй русской жизни, сложившийся после революции. Самое удивительное, что если эту черту провести − за чертой, отделяющей «новых людей» от «старых», окажемся не только мы, люди прежней России, но и «они» − бесконтрольные хозяева России нынешней.
     Пореволюционное сознание… Новый человек, человек «третьей силы» − недоволен «существующим строем» по обе стороны рубежа и этого не скрывает. Но он именно недоволен − ни нашей ненависти, ни большевицкого презрения к нам, у него нет. Он вообще как бы игнорирует самый рубеж, раздирающий на двое Россию, как бы считает его несуществующим. Критикуя и присматриваясь, он выбирает у «нас» и у «них» то, что может ему подойти. Но и эмиграция, и большевизм для него в значительной степени старая русская жизнь. Он же собирается строить новую».
( Л.А..) Далее приведу из статьи отдельные отрывки

                                                           II.

     «На собраниях в разных обществах и кружках русского Парижа часто выступает теперь молодой человек лет двадцати шести-восьми. Зовут его Пётр Степанович. Говорит он на эмигрантских собраниях от лица недавно основанной им и его друзьями «Третьей Росси» − пока скромного журнальчика, в будущем… но это покажет будущее.
Пётр Степанович крепко скроен, да сшит довольно «ладно». Высокий, прямой, светлые глаза, белые зубы. Только что-то топорное, тяжеловесное во всём − в движениях, в ходе мыслей, в речи.
     Подымет руку − точно пудовую гирю поднял. Зададут вопрос − так задумается над ответом, точно труднейшую задачу решает. Скажет слово − слово какое-то каменное. Иногда − очень редко улыбается. Улыбка − детская.
− Мы хотим могущества!
     Это лейтмотив всех его выступлений. Говорит оно это так убеждённо, так ясно смотрит собеседнику в глаза, так жёстко, выбросив слово, стискивает челюсти, что забываешь на минуту жалкое несоответствие между мечтой и действительностью, словом и делом.
Это прямой, коренастый, топорный человек − убеждён в том, что так или иначе «могущества» (он произносит по-мужицки: «мохущества») он добьётся. И такова сила убеждённости, что она, «рассудку вопреки» − убеждает. Кто его знает, может именно он и добьётся. Вот ведь какой скуластый, твердолобый, упорный. − «Мы достроим Вавилонскую башню»… «Мы добьёмся»… «Мы, мы…».
     Самое характерное для его выступлений, что он всегда говорит одно и то же. Вот он излагает свою программу подробно, тщательно отчеканивая каждое слово, прямо, ясно глядя перед собой. Потом, как водится, начинается диспут, программу Петра Степановича начинают с разных сторон разбивать. Разбивается она легко. В ослепительной её стройности один за другим открываются глубокие изъяны. Она, оказывается, противоречит сама себе, она абсурдна. Стойная «Вавилонская башня» рассыпается карточным домиком.
Но взгляните на Петра Степановича. Он слушает с равнодушным, несколько скучающим видом, точно всё это его нисколько не касается. Он ждёт, когда список ораторов будет исчерпан. Тогда он снова подымается на эстраду и тем же голосом, твёрдо, убеждённо, уверенно… буква в букву повторит в заключительном слове то, что говорил во вступительном. Всё, что ему возражается, он просто − откровенно пропустил мимо ушей.
      Но нужны ли эти возражения? Не лучше ли присмотреться, прислушаться, прежде чем желать быть понятым, самому постараться понять? Прислушаться не столько к интонации, звуку голоса вот такого Петра Степановича. Присмотреться к его лицу, задуматься над его биографией − если он того стоит. А он, по-видимому, стоит − недаром его слушают так внимательно и возражают ему так горячо». (с.188−189).

«Новый человек в новой России. Что мы знали о нём до сих пор?
Как о тёмной стороне луны − о Советской России мы достоверно знаем, собственно, только то, что она существует. Всё остальное спорно, обо всём остальном можно только гадать» (с. 189−190).
      «И вот случилось ожиданно−неожиданное. Кто-то выжил, кто-то новый подрос. Что-то привилось, что-то зацвело и зазеленело. Новый русский человек стоит перед нами. У него славный мужицкий выговор, славный открытый взгляд. Если он улыбается, улыбка у него детская. Но по большей части он серьёзен, каменно-серьёзен. От лица миллионов таких же, как он, каменно-серьёзным голосом он говорит миру:
− «Мы построим Вавилонскую башню. Мы хотим могущества».
В чём, в чём, а в «подлинности» такого Петра Степановича сомнений нет. Всё в биографии его честно, чисто и органично. Это не сменовеховец и не невозвращенец − не шлак исторического процесса, а новейший, последний его сплав. Выплавка шла, примерно, так.
      Рабочая семья. В раннем детстве октябрьский переворот, воспринятый, как праздник раскрепощения. 1919, 1920, 1921 годы − густая романтика Алой и Белой розы, «бешеных атак мирового капитализма» на «мирный рай трудящихся». 1922 − атаки отбиты. Наконец-то: «мы свой, мы новый мир построим». Но вместо нового мира строится … Нэп. Первые колебания, так ли безошибочна «азбука коммунизма». Затем комсомол, ВУЗ. Разговоры, книги, встречи, само-критика, критика просто… С лица бывшей России понемногу сползает маска страшилища, царя-жандарма, с лица России нынешней − идиллическая личина добродетельного товарища. Приходит время сделать выбор, роковой момент для нынешних хозяев России, к предотвращению которого направлены все средства коммунистической педагогики. Но самые сильные средства действуют, как известно, до поры, до времени и предотвратить непредотвратимое нельзя.
      Пётр Степанович сделал выбор так. После окончания ВУЗа, на пороге прекрасной карьеры, ничем не угрожаемый, принадлежащий к привилегированному сословию − он сел в поезд, доехал до границы и без денег , без языка, без единого знакомого за рубежом, границе перешёл. Это был вполне бескорыстный жест, никакого практического смысла в нём не было. Он бежал единственно и исключительно потому, что в воздухе Советской России для его лёгких не хватало кислорода − он задыхался.
Но и в эмиграции − он этого не скрывает − он тоже задыхается» (с.190−191).

     «На эстраде эмигрантского собрания стоит человек. На нём потёртый костюм и тёмная рабочая рубашка. В кармане у него волчий нансеновский паспорт, в голове обрывки нахватанных знаний. Он бежал из России и добывает себе кусок хлеба физическим трудом. Отстав от большевиков, к эмигрантам он не пристал. Он «сам по себе». Он и маленькая кучка его учеников гордо называют себя «Третьей Россией»…
     Вот он излагает свою программу. Программа, что и говорить, − «обширная». Новое государство людей − титанов. Новая «титаническая религия». Победа над косностью духа − достройка − Вавилонской башни. Тут выясняется «пикантная подробность» − строить башню, оказывается, начали большевики и до поры до времени ничего, правильно строили: «расчистили место», заложили фундамент. Теперь, впрочем, большевики делают «непоправимую историческую ошибку» − не желают уйти, чтобы дать «новым людям» − титанам достроить на заложенном ими фундаменте «Третью Россию».
     Программа, повторяю, обширная. Достаточно сказать, что в числе её пунктов − в плане «преодоления косности материи» есть и такой: воскресение мёртвых…
     Тот, кто скажет «сумасшедшие», будет неправ. Неправ и тот, кто пожмёт плечами: «шарлатаны». Нет, не сумасшедшие, и не шарлатаны. Сумасшедший тот, кто зачал в больном мозгу больную идею и навязывает её окружающему. Шарлатан − сознательно, из расчёта, шарлатанит. Но чем виноваты люди, обыкновенные люди, которые, едва открыв глаза, увидели весь мир и всё происходившее в нём, окрашенным сумасшедшее − шарлатанским заревом. Всё. Каждый уголок мысли, чувств прошлого, будущего. Над этим, право, стоит задуматься.
     Тем и важен вот такой Пётр Степанович, что он не личность. Он тип. Он стоит сейчас на эстраде эмигрантского диспута, но десятки, сотни тысяч, миллионы, может быть, таких, как он, стоят на великой русской земле, и пусть они ни о каком титанизме и не помышляют − головы их, их души сформированы по тому же самому образцу. Все перспективы для них заранее искажены, все планы спутаны. И именно чем меньше они сумасшедшие, чем меньше шарлатаны, чем сильнее говорит в них врождённое чувство правды и справедливости, − тем более странные формы принимает в них «души неслыханный протест», когда он назрел. Протест против нищеты духовной и материальной, против унижения национального и личного, протест против обмана буржуазного и обмана большевицкого. Тема «униженных и оскорблённых» (с непременной надеждой на какое-то обязательное конечное «торжество») всегда была близка русскому сознанию, всегда его «возбуждала». Теперь, когда вся Россия так неслыханно оскорблена и унижена и внешне и изнутри, ей, на её гноище, снятся «золотые сны». Опасные сны: там и «Вавилонская башня», и конная армия Будённого, − подходившая ведь уже к Варшаве! − и красный петух, которого можно будет опять запустить, и Христос, и погромы, и «батюшка царь» с чёрными, огненными глазами Пугачёва» (с.191−192).
(Л.А.) Какой поворот делает далее некрофил!
     «Среди неисчислимых зол, которые большевики принесли России, есть одно − ещё почти неосознанное. На наших глазах только появились первые цветочки − ягодки будут потом. Славный, честный (несомненно честный), прямой, бескорыстный (о, ещё бы не бескорыстный!) Пётр Степанович, вещающий о титанизме с трибуны «Зелёной Лампы», не есть ли он именно такой цветочек распускающегося на наших глазах нового зла» (с.192−193).

                                                * * *
     «В антракте одного из таких диспутов я поделился сомнениями на этот счёт с русским общественным деятелем, пожилым человеком, видавшим виды.
Он сказал:
− Да… это так. Но и не совсем так. Видите ли… да вот, посмотрите на его лицо.
Пётр Степанович, только что чеканивший с эстрады свой «каменный» доклад, стоял неподалёку от нас. Он разговаривал с кем-то и во весь рот улыбался своей простодушной улыбкой.
− Видите, как он улыбается? Как ребёнок. Не кажется ли вам, что такая улыбка реальнее и важнее его слов. Потому, что слова − слова, и что там за ними − неизвестно. А улыбка уже есть дело, притом дело мира и любви.
− Вот, − прибавил он, − вы боитесь «что будет»? А будет, может быть, просто: рухнут большевики и − первое, что сделают русские люди, − это улыбнутся друг другу, вот так, от души. Потом, разумеется, начнутся распри. Но главное, то самое, за что вы боитесь, уже будет спасено» (с.194).






………………………………………………………………………………
Журнал «Числа», № 7/8, 1933 (Париж) (с. 184−194).