Прометеизм П.С.Боранецкого

 4. Перспектива Прометеизма

     Сподвижники  Боранецкого  называли  Прометеизм  героическим миросозерцанием (С.К.Бережной. На тему о героическом миросозерцании //Третья Россия, №1. 1932, с.45-50). Героическое содержание Прометеизма связано с новой оригинальной трактовкой философской категории свободы. Если по Гегелю и Марксу свобода представляется как осознанная необходимость, то у Боранецкого это – «подчинённая необходимость». Ведь осознанная необходимость не перестаёт быть необходимостью в смысле неизбежности. «Врач, – говорит Боранецкий, – может осознать необходимость смерти и быть не в состоянии предотвратить её» (Третья Россия, №1, с.62). А вот свобода как подчинённая необходимость есть организованная необходимость, и в таком её понимании она предстаёт как могущество человека. Она отличается от двух других понятий свободы – свободы формальной как свободы выбора и свободы христианско-буддистсткой как свободы отрешённости. Если формальная свобода релятивистична, христианско-буддистская нигилистична, то вновь обретаемая свобода конструктивна, идеалистически исторична, «путь её осуществления – путь творчества, путь организации мира, путь Истории, и в ней становящегося Абсолюта – Бога» (там же, с.64–65). В свою очередь в мировой Истории выковывается победа над временем. Эта победа происходит не под знаком Сущего Бога, а под знаком Становящегося Бога. «В существенном смысле, –  читаем мы в текстах автора, – Становление Бога и есть его Пришествие; в мире Становящийся Бог и в мир Грядущий Бог суть синонимы» (Третья Россия, №2, 1932, с.59).

      Критика христианской теологии не является у Боранецкого самоцелью. В конце концов мы убеждаемся, что эта критика не зряшная, а конструктивная. При всей полярности теологического и титанического миросозерцаний они связаны между собой особой связью: «Можно сказать, – пишет он, – что теологическое миросозерцание становится невозможным больше потому, что оказывается, наконец, осуществимым. Это вытекает из их взаимоотношения как взаимоотношения мифического и реализационного миросозерцания  <…>» (там же, с.59). Восстание, воскресение входит теперь в жизнь как победа над пространственно-временной необходимостью, как победа над смертью (Третья Россия, 1932, №1, с.67).

            Понимая свободу как организованную необходимость, Боранецкий вместе с тем указывает, что не следует упускать из виду цель, ради которой только и проводится такая организация. Цель определяется исходя из категории ценности. Подробное изложение взгляда автора на ценность даётся в статье «Критерий человека» (Третья Россия, №9, 1939, с.106-120). При новом понимании ценности преодолевается то привычное состояние социальной действительности, при котором имеет место разрыв и даже противопоставление начала идеального и начала реального (там же, с.108). Если обратить внимание на столетия ХIХ и ХХ, то этот разрыв выглядит, по автору, как разрыв между христианской религией и марксистским материализмом. И в христианской религии, и в марксизме, считает Боранецкий,  критерий ценности представлен в ложном свете. В христианстве он идеалистичен, но ориентирован на потустороннее. В марксизме он ориентирован на царство земное, социализм. Но марксистский социализм, считает Боранецкий, по самой природе своей не только не утверждает, но всячески дисквалифицирует ценность, низводя её даже в теории на роль лишь производной категории, отражения одного лишь низшего хозяйственного интереса.  «В этом основном его определении он – лишь доведение до логического конца того наиболее современного процесса материалистического вырождения, который весь может быть обозначен как процесс обесценения ценностей» (там же, с.118). В пределе располагается нигилизм Ницше, представляющий собой не переоценку прежних ценностей, а их полное обесценение.

            Один из важнейших пунктов в мировоззрении Прометеизма состоит в особой  трактовке национализма. Боранецкий – за национализм, но не местечковый, а державный, универсалистический. Об этом он заявлял от имени русского народа.

            Есть народы, для которых необходимое условие существования и развития состоит в том,  что освещая перед собой дорогу в будущее, они вместе с тем должны светить и другим. Отнимите у такого народа данную функцию– функцию «всечеловечности», по выражению Достоевского,– и этот народ погибнет. Именно таким, в представлении Боранецкого, является русский народ. Как это  аргументируется? Каждый народ, утверждает автор, обретает своё национальное самосознание прежде, чем общечеловеческое, если он вообще способен подняться до такого состояния. Русский же народ производит такое впечатление, что он общечеловеческое сознание обрёл прежде, чем национальное.  «Ибо можно сказать, что универсализм есть сущность русского национализма. И в этом его высокое и духовно знаменательное преимущество: он как бы в самом себе несёт своё высшее творческое преодоление <…>. Великие народы всегда в той или иной мере – универсалистичны. Потому-то и истинно великий Русский народ есть народ универсалистический по существу. А  на его вселенскости, всечеловечности сходились все его характеристики, как друзей, так даже и врагов» (П. Боранецкий. К идее нового человечества //Третья Россия, №9, 1939, с.97).

             К высокой чести нашего народа, добавляет он, надо сказать, что ни один другой народ не принёс столько дум, жертв, идеалистических усилий на алтарь Общего, сколько принёс он на протяжении своей истории. Но в универсализме нашего народа, в характерно русском универсализме, который часто оказывается просто без берегов, таится и смертельная для него опасность. Мы, утверждает автор, может быть, даже слишком часто болели чужой судьбой больше, чем своей, волновались интересами дальнего больше, чем ближайшего. Мы, его же слова, не на мир смотрели из окна своего дома, а слишком часто в свой дом  лишь заглядывали через окно мира. Потому-то  большинство наших трагедий, как и последняя  ныне переживаемая (т.е. российская революция и всё то, что за ней последовало. – Л.А., М.В.) были трагедиями идеализма.  «Они были проявлением и расплатой за наше самоотверженное предпочтение Общего – своему, за наше универсалистическое самозабвение, в котором мы, не всегда достигая Многого, всегда были готовы отдать за него всё» (там же, с.98). В этом «отдать…всё» заключается главная опасность для  существования русского народа. Если бы Боранецкий дожил до наших дней, он, скорее всего, решительно поднялся бы на борьбу с этой угрозой.

            Прометеизм, в другом месте указывал родоначальник  этого мировоззрения, есть естественно заданная Идея-идеал русского народа (П. Боранецкий. Смысл былин о богатырях и призвание русского народа //Третья Россия, №8, 1938, с.55). То обстоятельство, что Идею-идеал автор соотносит  в данном случае с судьбой именно нашего народа, не отменяет её универсалистического значения. Смысл  Идеи-идеала, или Абсолюта, т.е. того, что не дано в действительности, а задано, состоит в таком возвышении нравственного закона над физическим, когда станет возможной победа над смертью.

            Воспоминания тех, кто встречался воочию с Петром Степановичем Боранецким, дают представление о  незаурядных качествах его личности. Развивая учение о титанизме, он сам выступал примером личности титанической. Первые выступления П.С. Боранецкого в Париже, читаем мы в книге В.С. Варшавского «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк, 1956 (издательство Чехова)), произвели на эмиграцию ошеломляющее впечатление.  «Это был не докладчик, «академически» излагающий, а человек одержимый идеей, ставшей его жизнью, его «кровью и снами»» (Незамеченное поколение, с.268). Боранецкий был, как пишет Варшавский, одним из первых появившихся в эмиграции советских беглецов, принадлежащих к новому социальному миру, поднятому на поверхность землетрясением революции. «Слушая его и всматриваясь в его черты, старались увидеть облик нового массового советского интеллигента, пришедшего на место старых культурных слоёв, уничтоженных большевистским террором» (там же, с.268). В известном эмигрантском издании «Числа» Г. Иванов писал: «Он  стоит сейчас на эстраде  эмигрантского диспута, но десятки, сотни тысяч,  миллионы, может быть, таких как он, стоят на великой русской земле, и пусть  ни о каком титанизме и не помышляют их головы, их души  сформированы по тому же образцу» (цит. по: Незамеченное поколение, с. 268 – 269).

            Удивительно, но будучи эмигрантом, Пётр Степанович не клеветал, в отличие от многих других эмигрантов второй волны, на свою Родину,  не ждал подачек от иностранных благодетелей, а вырабатывал новую революционную мораль господства, «но господства не над себе подобными, а над окружающим миром – Природой и Историей, над своим положением и своей судьбой». Новая мораль была навеяна, по словам самого Боранецкого, «тем строительным пафосом, той мистикой гигантов, которые пронизывают собой могучую стихию русской революции, несмотря даже на мертвящее и всеиссушающее действие господствующего материалистического миросозерцания».

            К сожалению, после смерти Сталина место сталинских титанов в стране заняли хрущёвские пигмеи и довели советское государство почти до полного развала. Однако перспектива отработанного Боранецким  Прометеизма и сегодня не утрачена. Мы с большой долей уверенности заявляем об этом после обстоятельного знакомства с законами развития идей по ходу исторического времени. Как образно выразился один из сподвижников Боранецкого, идеи суть волны мирового становления. В них есть подъёмы и спады. Но никто не в силах поставить заслон на пути становящегося Абсолюта (Н. Качалов. Упадочники и разлагатели // Третья Россия, №8, 1938,с. 66).

            Прометеизм – дорога жизни.

Назад 1 2 3