Духовное значение народно-исторической памяти в годы Великой Отечественной войны

3. Жизнь, смерть и любовь на фронте Постоянная близость смерти во фронтовой обстановке меняет образ жизни человека и выявляет какие-то его новые качества. От смертельной опасности там нельзя отдалиться, от неё не скроешься за спиной товарища. Понимание этого фактора порождает высшую степень согласованных, кооперативных действий в боевых обстоятельствах. Кто-то кому-то может быть не совсем приятен как личность, но это не отменяет и не ослабляет боевую взаимопомощь и поддержку. Разве что после боя бойцы могут дать волю своим юмористическим чувствам и некоторому зубоскальству по адресу своих незадачливых товарищей. На фронте каждый быстро осваивался с мыслью, известной теперь по лаконичному выражению в записной книжке одного из русских офицеров: «Мёртвые бывают в строю только на перекличках. А в бой идут живые». (Об этой записи сообщил мне наш фронтовой писатель Михаил Лобанов). Мысль простая и вывод из неё очевиден: «Если много нас живых, да ещё хорошо вооружённых, значит у нас больше шансов победить и остаться в живых».
 Я не сомневаюсь, что так думали не только наши солдаты, но и солдаты противника. Однако между русскими солдатом и офицером, с одной стороны, и немецкими вояками, с другой, была существенная разница, которая в конце концов и проявилась в ходе войны и в её результатах. Вот об этой разнице я и хотел бы в первую очередь поведать, ибо всякое качество человека лучше распознаётся при сравнении, при сравнительном анализе. Здесь придётся снова сделать небольшое отступление и высказать несколько замечаний об одном психологическом наблюдении, которое позволит прояснить нужные нам сопоставления и противопоставления.
 В первой трети ХХ столетия ряд наших отечественных и зарубежных мыслителей – у нас П.Флоренский, на Западе А.Бергсон – поставили вопрос о взаимоотношении инстинкта и сознания применительно к человеку. Бергсон, в частности, указывал, что выводя инстинкт за рамки сознательной деятельности индивида, нельзя упускать из виду различие между двумя формами бессознательности, когда одна из них означает отсутствие сознания, а другая имеет место вследствие уничтожения сознания, наступающего в результате того, что две противоположности нейтрализуют друг друга (Анри Бергсон. Творческая эволюция. М.,1909, с.123). Отсутствие сознания и уничтожение его, писал французский философ, одинаково равны нулю; но первый нуль говорит о том, что ничего нет, а второй (повторим)  – что мы имеем дело с двумя равными и противоположными величинами или факторами, которые взаимно уравновешиваются и нейтрализуются. Бессознательность падающего камня есть отсутствие сознательности: камень нисколько не чувствует своего падения. А вот, скажем, когда лунатик ходит во сне, его бессознательность является абсолютной, но это имеет место потому, что представления и действия человека в таком состоянии погашают друг друга. Прежде сознание у индивида имелось, но оно было нейтрализовано действием, заместившим представление. Следовательно, для наличия сознания требуется, чтобы было неравенство между действием и представлением. ( У сомнамбулы появляется сознание, как только лунатик натыкается на какое-нибудь препятствие в ходе выполнения своих бессознательных действий) (там же, с.124).
 Понятно, что ни с нашей, ни с немецкой стороны сомнамбулы в бой не ходили. Однако между той и другой сторонами выявилось существенное различие. На противоположном полюсе сознательной деятельности обнаруживается различие между сочинителями и исполнителями. В вопросе о сочинителях и исполнителях дело обстоит так, что у изначально полновесного субъекта действие настолько далеко отодвигается от представления, мысли, что в конце концов мысль замыкается на самоё себя, и он становится сочинителем, а функция действия передаётся другому. Немецкий военный порядок выступал образцом в отношении разделения этих двух функций. Немецкий солдат и немецкий офицер были прекрасными исполнителями. И эти исполнители свято верили в то, что стоящие над ними сочинители – штабные генералы вместе с самим фюрером – ни в чём ошибаться не могут. А на практике получилось так, как было изображено на одной из наших военных карикатур: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним бежать». Вот если бы у немецкого солдата оставалось за душой кое-что из того, что выходит за рамки чистой исполнительности, а у русского солдата было поменьше собственной инициативы, тогда, кто знает, каким оказался бы военный исход.
 Наиболее характерные черты русского солдата, раскрывшиеся в полной мере в те роковые годы, запечатлены в поэме А.Твардовского «Василий Тёркин», которую он назвал Книгой про бойца. Суровая правда войны превратилась в пересказе Твардовского в высокую поэзию, потому что её автор, обладая даром поэтического слога, оказался вдали от тех, кои выше упоминались как сочинители. Боец написал про бойца. И этим объясняется в первую очередь общепризнанное достоинство книги.
 Про сочинителей наших доморощенных тоже тут стоит вспомнить. После войны вышла в свет книжка И.Эренбурга «Буря». Это тот автор, который написал и модные когда-то «Французские тетради». То, что он описывал в «Тетрадях», он знал. О фронтовых баталиях не знал ровным счётом ничего, но тоже их описывал. Из «Бури» Эренбурга фронтовики могли узнать некоторые вымышленные пикантные подробности, которые автору якобы удалось почерпнуть из фронтовой жизни. Оказывается, на фронтах чуть ли не все наши командиры обзаводились собственными ППЖ. "Походно полевая жена» – так расшифровывает автор эту аббревиатуру. Кому конкретно принадлежали эти ППЖ, он не уточняет, но намекает, что такое явление было тогда широко распространённым. Похоже, данный сочинитель никогда не бывал на передовой, и если случалось ему приближаться к фронту, то не ближе тех мест, где уже было не слышно канонады.
 Была ли любовь на войне? Да, конечно, была. Но, как выразился в разговоре на эту тему Евгений Весник, знавший о передней линии фронта не понаслышке (выступление по телевизионному каналу «Культура» 30 декабря 2001 года), «любовь во время войны выше войны». Надо представить себе один фронтовой эпизод, обрисованный Весником и подкрепляющий эту истину. В одном из боёв на передовой у медсестры, возлюбленной одного подполковника, оторвало ногу. Её увозят на машине, и она, обескровленная, спрашивает у солдата, нет ли у него зеркальца, чтобы посмотреться в него и сохранить и в таких страшных условиях облик женщины, которая любит и которую любят.
 Веснику нельзя не верить, потому что он, в отличие от сочинителей, сражался на передовой. Только человек, вернувшийся оттуда, мог сказать, что фронтовая дружба была особенно крепкой, потому что зарождалась и поддерживалась в равноопасных условиях.
 В моей памяти тоже сохранился один эпизод прощания с любимой (он – на передовую, она обратно – в госпиталь). Я видел, как они, прежде чем окончательно расстаться, три раза провожали друг друга то в прямом, то в обратном направлении. Я видел проявление любви, в которой, по сути, не оставалось места для необлагороженных чувств, о которых так любят рассуждать сочинители примитивно-однообразной эротической стряпни.
 Любовь и дружба во фронтовой обстановке поднималась на самую высокую ступень духовности, редко достижимую в обычное мирное время.
 Будем справедливы. В годы лихолетья обнажаются и дурные, порочные склонности некоторых людей, проявляются их криминальные побуждения, обнажаются низменные инстинкты, захватывающие сферу половой жизни. Явления такого рода наблюдались и во время Великой Отечественной войны, больше, конечно, в тылу, что-то подобное могло когда-то случиться и на фронте. Социологи и статистики имеют право их изучать и делать объективные назидательные выводы. Приятного в них мало. Но хуже другое, когда люди, наделённые сексуально-фрейдистскими комплексами – журналисты, писатели по названию и прочие бумагомаратели – проецируют эти комплексы на других. Тогда возникает искажённая картина реальной жизни. Не хотелось бы, чтобы потомки фронтового поколения судили о военной страде по таким сочинениям, как «Буря» Эренбурга, или тем, что выходили из-под пера позднего В. Астафьева. Повторяется теперь подобное и в сочинениях о чеченской войне. Но на солдатах чеченской – непосредственных участниках боевых сражений – лежит долг разоблачать «фальшивомонетчиков» текущей истории.