Послесловие к 200-летию Гоголя. Пророчество Гоголя. Духовный сказ в поэме "Мёртвые души"

 

                            Послесловие к 200-летнему юбилею Гоголя

 

            Пророчество Гоголя. Духовный сказ в поэме «Мёртвые души»

 

Николай Васильевич Гоголь, с полным основанием признаваемый одним из величайших наших художников в области слова, получил право на бессмертие не только высокими достоинствами своих произведений, но также решительным влиянием на весь ход последующего развития русской литературы, − как главный виновник её самобытности и господствующего в ней и поныне реалистического направления. Так представляют нам Гоголя его биографы. Но к этому представлению следует добавить ещё и пророческий дар писателя, который особенно заметно проявился в идейном содержании его поэмы «Похождения Чичикова или мёртвые души».

Надо сказать, что пророческие откровения, содержащиеся в «Мёртвых душах», были надолго оттеснены в сторону и позабыты под влиянием полемической оценки Поэмы со стороны В.Г. Белинского и ряда других представителей разночинной интеллигенции (в частности, Н.А. Добролюбова). Поэма Гоголя вышла в свет в 1842 году. В том же году были опубликованы две критические по отношению к ней оценки, совершенно разные, пожалуй, даже противоположные по смыслу. Речь идёт о статье Белинского «Похождения Чичикова или мёртвые души» (напечатанной в журнале «Отечественные записки» (т. XXIII, отд. VI, c.46−51)), и изданной в Москве брошюре К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: похождения Чичикова или мёртвые души». Белинский признаёт в своей статье, что «Гоголь − великий талант, гениальный поэт и первый писатель современной России…». «Мёртвые души», считает он, есть столь великое создание, что оно не раскрывается вполне с первого раза даже для людей мыслящих: читая поэму во второй раз, «точно читаешь новое, никогда не виданное произведение».

К сожалению, при всей проницательности, находчивости и остроумии этого блистательного критика он увидел в данном творении Гоголя всего лишь вещь, относящуюся к литературному жанру беллетристики. Сам же Гоголь смотрел на своё творчество, вершиной которого стали «Мёртвые души», совершенно иначе. Он полагал, что если Бог даровал ему поэтическое призвание, то он должен использовать его для проникновения в судьбу русского человека и русского народа. Посвящая себя «святому своему труду» над «Мёртвыми душами», он брал обязательства в дальнейшем (в следующих томах Поэмы) изобразить русского человека целиком, со всем плохим и хорошим, так, как он предстаёт на грани бытия и небытия. Собственно говоря, эта идея, этот замысел уже достаточно просвечиваются в первом томе «Мёртвых душ» и в высказываниях самого автора об их содержании. 

В частности, в одиннадцатой главе Поэмы есть пассаж, который насторожил Белинского, увидевшего там нечто такое, что шло вразрез с его пониманием её идейного замысла. Этот замысел приоткрывается в том месте, где автор комментирует облик своего главного героя. Многие дамы, пишет он, отворотившись от Чичикова, скажут: «Фи! какой гадкий!». «Увы! всё это известно автору, и при всём том он не может взять в герои добродетельного человека. Но…может быть, в сей же самой повести почуются иные, небранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдёт муж, одарённый божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения». Тогда добавляет Гоголь, мёртвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племён, как мертва книга пред живым словом. «Подымутся русские движения… и увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов…».

О том, как понимать слова «подымутся русские движения», скажем в порядке заключения в конце статьи, после того, как познакомим читателя с основными моментами брошюры Аксакова и другими, подобного рода, более развёрнутыми аргументами.

Мы знаем, пишет Аксаков, что многим странными покажутся слова наши; но мы просим в них вникнуть. «Так, глубоко значение, являющееся нам в «Мёртвых душах» Гоголя! Перед нами возникает новый характер создания, является оправдание целой сферы поэзии, сферы давно унижаемой; древний эпос восстаёт перед нами». Далее автор брошюры поясняет, что он имеет в виду «Илиаду» Гомера. Мы знаем, опять говорит он, «как дико зазвучат во многих ушах имена Гомера и Гоголя, поставленные рядом; но пусть принимают, как хотят, сказанное нами теперь твёрдым голосом…». Однако же требуется понимание того, что поэма Гоголя представляет нам целую форму жизни, целый мир, подобный в своей цельности тому, что изображён на другом историческом материале Гомером. Гоголевский эпос, утверждает Аксаков, охватывает собою тот мир, который зовётся Русью. При этом опубликованную часть поэмы он сравнивает с началом реки, дальнейшее течение которой известно одному лишь Богу. Но, мы, говорится далее в брошюре, можем, по крайней мере, «имеем даже право думать, что в этой поэме обхватывается широко Русь, и уж не тайна ли русской жизни лежит заключённая в ней, не выговорится ли она здесь художественно?». 

Такой масштабной по своему эпическому размаху постановки задачи Белинский у Гоголя никак узреть не мог. «Помилуйте, − восклицал он во второй статье, направленной против Аксакова, − какая общая жизнь в Чичиковых, Селифанах, Маниловых, Плюшкиных, Собакевичах и во всём честном компанстве, занимающем своею пошлостью внимание читателя в «Мёртвых душах»? Где тут Гомер? Какой тут Гомер? Тут просто Гоголь − и больше ничего».

Как известно, Гоголь сжёг второй том «Мертвых душ». Но если судить по содержанию оставшегося от этого тома отрывка, а также по письмам и отдельным заметкам писателя, касающихся его Поэмы, мы придём к бесспорному заключению, что в оценке её в общем прав Аксаков, а не Белинский. Более того, по полноте восприятия гоголевского замысла и его частичного выполнения можно разглядеть у Гоголя его пророческое видение, касающееся судеб России.

Напомним концовку первого тома поэмы, которая представляет собой нечто вроде    заключительного аккорда одной из частей музыкальной симфонии.

«Не так ли и ты, Русь, чтó бойкая необгонимая тройка, несёшься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади! Остановился поражённый Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?

Эх, кони, кони, − что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню − дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда-ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земле, и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Дальнейшие размышления Гоголя, возникшие у него при работе над вторым томом «Мёртвых душ», дают ответ на вопрос, «что значит это наводящее ужас движение». Ответ, по сути дела, содержится в содержании сохранившегося из этого тома отрывка, а также в ряде отдельных заметок и писем, касающихся всего произведения в целом. Скажем сразу: несущаяся стремглав Русь означает у Гоголя русский исход, впоследствии отображённый на картинах художников П.Д. Корина «Русь уходящая» и М.В. Нестерова «Святая Русь». Это − исход в чёрную дыру, символом которой выступает город, имя которому Санкт-Петербург.

    Именно такой мотив можно расслышать в прощальной речи генерал-губернатора накануне его отъезда в Петербург из того, принадлежащего ему, губернского города, в который прибыл Чичиков. «В минуту прощания, которая всё-таки торжественна, − может быть, увидимся, а, может быть, и не увидимся, − не следует говорить пустых вещей. Могут над моим словом и надо мной посмеяться, у кого достанет духу посмеяться. Но я знаю, что те, которым дорого счастье земли, которые ещё русские в глубине и не успели выветриться, − те согласятся со многим из того, что я говорю. Повторяю ещё раз: «я буду о всех хлопотать и всем до единого стараться испросить прощение», −стало быть, я имею некоторое право потребовать от вас взвесить их (?) хорошенько и подумать об этом». (Строки эти взяты нами из «Вновь найденных страниц из 2 части «Мёртвых душ»»). Генерал-губернатор представлен здесь как символическая фигура, символ реальной, честной власти, наделённой правом вершить военный суд. Что это так, видно из письма Гоголя к члену Государственного совета А.П. Толстому, от которого он надеялся получить ответ на следующую просьбу: «Вас удивляет, почему я с таким старанием стараюсь (sic) определить всякую должность в России, почему я хочу узнать, в чём её существо? Говорю вам: мне это нужно для моего сочинения, для этих самых «Мёртвых душ» <…>. Я вас очень благодарю, что вы объясняли должность генерал-губернатора; я только с ваших слов узнал, в чём она истинно может быть важна и нужна для России. Прежде мне казалось, что и без неё организм управления губернии совершенно полон». 

Обратимся снова к изложению прощальной речи генерал-губернатора. «Вот моя просьба. Знаю, что никакими средствами, никакими страхами, никакими наказаниями нельзя искоренить неправды: она слишком уже глубоко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестными. Знаю, что уже почти невозможно многим идти против всеобщего течения. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать отечество, когда всякий гражданин несёт всё и жертвует всем, − я должен сделать клич, хотя бы к тем, у которых ещё есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь слово благородство». А француза, добавляет он в другом месте своей речи, прошу выгнать вон. «Это для него благодеянье: если он поживёт, он дурак, обанкрутится. Ему никто долгов не заплатит. Сам виноват − брать десятую цену! Мне нет дела до того, что ему нужно составить капитал, на который можно ему будет потом хорошо (жить) в Париже». Парадокс состоит в том, что генерал-губернатор вынужден ехать в Петербург к этому самому французу, к петербургской знати, которая обменяла свой родной русский язык на язык французский.

Гоголь хорошо знал химерический характер петербургской жизни. О ней он поведал в таких своих повестях и рассказах, как «Шинель», «Нос» и другие. Он понимал, что Петербург − воронка, засасывающая, омертвляющая корни национальной русской жизни. В «Заметках, относящихся к 1-й части» («Мёртвых душ») находим и такую его запись: «Идея города − возникшая до высшей степени пустота. Пустословие. Сплетни, перешедшие пределы. <…> Проходит страшная мгла жизни, и ещё глубокая сокрыта в том тайна. Не ужасное ли это явление? Жизнь бунтующая, праздная − не страшно ли великое она явление?.......жизнь. При бальном…, при фраках, при сплетнях и визитных билетах никто не признаёт смерти…».

На фоне именно такого («городского») образа жизни, при котором мертвеют души живых людей, Гоголь стремился показать, что есть другой уклад жизни, хотя и далёкий от совершенства, но при котором человеческая ценность сохраняется даже за теми, кого уже нет в живых. Другое дело, что она предстаёт поначалу в виде устанавливаемой цены при торговой сделке. Особенно наглядно это описано в картине торгашеской сделки Чичикова с Собакевичем. Предмет их разговора в широком смысле слова − крепостные работники помещика ( живые и мёртвые), о числе которых он обязан был отчитываться при уплате налогов путём подачи в налоговое управление их списка − ревизской сказки. Поэтому они назывались ревизскими душами. Воспроизводим диалог в сокращённой форме без утраты, однако, его смыслового содержания.

− «Итак?..» сказал Чичиков, ожидая, не без некоторого волнения, ответа.

− «Вам нужно мёртвых душ?» спросил Собакевич очень просто, без малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.

− «Да» отвечал Чичиков и опять смягчил выражение, прибавивши: «несуществующих».

− «Найдутся; почему не быть…» сказал Собакевич.

− «А если найдутся, то вам, без сомнения…будет приятно от них избавиться?».

………………………………………………………………………………………….

− «Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сту рублей за штуку», сказал Собакевич.

− «По сту!» вскричал Чичиков, разинув рот и поглядевши ему в самые глаза, не зная, сам ли он ослышался, или язык Собакевича, по своей тяжёлой натуре, не так поворотившись, брякнул, вместо одного, другое слово.

− «Что-ж, разве это для вас дорого?» произнёс Собакевич, и потом прибавил: «А какая бы, однакож, ваша цена?».

− «Моя цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чём состоит предмет. Я полагаю, с своей стороны, положа руку на сердце; по восьми гривен за душу − это самая хорошая цена!».

− «Эк куда хватили − по восьми гривенок!».

− «Что-ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя».

− «Ведь я продаю не лапти».

− «Однакож, согласитесь сами, ведь это тоже и не люди».

− «Так вы думаете, сыщете такого дурака, который бы вам продал по двугривенному ревизскую душу?».

− «Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими? Ведь души-то самые давно уже умерли, остался один не осязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора рубля, позвольте, дам, а больше не могу».

Простодушный помещик Собакевич никак не мог согласиться с Чичиковым, что «души-то самые … уже умерли».         К тому же для него душа душе была рознь. Поэтому он стал дифференцировать их по житейской ценности, пытаясь согласовать её с коммерческой ценой.

− «Да чего вы скупитесь?» сказал Собакевич: «право, не дорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня, что ядрёный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! Ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская работа, что на один час: прочность такая…сам и обобьёт, и лаком покроет!».

В какой-то момент этого спора Чичиков, казалось бы, логическими доводами убедил Собакевича в несостоятельности его оценки мёртвых душ. Но тут Собакевич спохватывается …

− «Да, конечно, мёртвые», сказал Собакевич, как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле были уже мёртвые, а потом прибавил: «впрочем и то сказать: что из этих людей, которые числятся теперь живущими? Что за люди? − мухи, а не люди».

− (Чичиков) «Да всё же они существуют, а это ведь мечта»

− «Ну, нет, не мечта! Я ведь доложу, каков был Михеев, так вы таких людей не сыщете: машинища такая, что в эту комнату не войдёт: нет, это не мечта!».

Для Собакевича, как и для самого автора «Мёртвых душ», каретник Михеев, отбывший в потусторонний мир, − это не пустая мечта, типа мечты Манилова, а потенция воскресения, преодоления смертного фатализма.

В «Размышлениях автора о некоторых героях первого тома «Мёртвых душ»» Гоголь явно высказал своё авторское отношение к Чичикову, Манилову, Собакевичу, Коробочке. «Он (Чичиков. − Л.А.) даже и не задумывался над тем, от чего это так, что Манилов, по природе добрый, даже благородный, бесплодно прожил в деревне, ни грош никому не доставил пользы, опошлел, сделался приторным своею добротою, а плут Собакевич, уже вовсе не благородный по духу и чувствам, однакож, не разорил мужиков, не допустил их быть пьяницами, не праздношатайками? и от чего коллежская регистраторша Коробочка, не читавшая и книг никаких, кроме часослова, да и то ещё с грехом пополам, не выучась никаким изящным искусствам, кроме разве гадания на картах, умела, однакож, наполнить рублёвками сундучки и коробочки, и сделать это [так], что порядок, какой он там себе ни был, в деревне уцелел: души в ломбард не заложены, а церковь хоть и небогатая, была выдержана, и правились и заутрени и обедни исправно <…>. А с другой стороны, иные, живущие по столицам, даже и генералы по чину, образованные и начитанные, и тонкого вкуса и примерно человеколюбивые, беспрестанно заводящие всякие филантропические заведения, «требуют, однакож, от своих управителей всё денег, не принимая никаких извинений, что голод, неурожай, − и все крестьяне заложены, и во все магазины до единого и всем ростовщикам до последнего в городе должны».

Перед нами Гоголь представил в художественной форме два уклада жизни, два типа мировоззрения, два способа поведения людей. Один из этих укладов, назовём его кратко ростовщическим, соответствует Ветхому Завету, другой, несовместимый с ним, − Новому Завету. Подобно тому, как иудейский бог Яхве творит мир из ничего, ростовщик получает процентную прибыль «из ничего», т.е. не возделывая ниву, не давая ничего взамен тем, кои трудятся на этой ниве во благо не только самих себя, но и других людей. Так что если для Чичикова, скупающего мёртвые души, чтобы заложить их в Опекунский совет и получить прибыль, эти души суть ничто, всего лишь «мечта», то для приверженцев Нового Завета умерший человек − не пустое место, а возможность личного воскресения. И видят они в ней реальную возможность, потому что опираются на конкретный пример её реализации: смерть Христа на кресте и Его воскресение.

Величие Гоголя как пророка состоит в том, что он, исходя из присущего ему пророческого видения, поставил перед собой цель создать проект социальной деятельности людей, направленной на победу над смертью. При этом необходимым условием для воплощения проекта в жизнь считал он преодоление той, наблюдаемой в русской действительности, тенденции, которую можно кратко определить как омертвление живых душ. Отсюда-то в сюжете его поэмы и обнаруживается совершенно неожиданный вывод о том, что души людей, ушедших в потусторонний мир, могут быть живее, выше, по своим человеческим качествам, многих из тех, кто в нашем посюстороннем мире вовлечён в ростовщический уклад жизни.

Работая над вторым томом «Мёртвых душ» и размышляя над содержанием первого, Гоголь убедился, что поставленная им проблема смерти и воскрешения захватывает весь русский народ. Перед его умственным взором встала картина русского исхода в ту бездну − теперь мы называем её чёрной дырой, − направление движения к которой было задано Санкт-Петербургом. И тут нетрудно представить себе, как могло сказаться и как сказалось это открытие на психическом состоянии писателя. Кому, скажите, захотелось бы приближать момент своей смерти, тем более, когда она вплетается в смерть народа, к которому ты принадлежишь? После данного открытия Гоголь поворачивается к задаче личного спасения, чему в немалой степени содействовали обрушившиеся на него чисто физические болезненные страдания. Результат оказался плачевным: в 1845 году он сжигает второй том «Мёртвых душ», в январе 1847 года публикует «Выбранные места из переписки с друзьями», жёстко раскритикованные Белинским. В хрестоматийно известном «Письме Гоголю» Белинский не удержался от такой инвективы: «Смирение, проповедуемое вами, − обращается он к Гоголю, − во-первых, не ново, а во-вторых, отзывается, с одной стороны, страшною гордостью, а с другой, самым позорным унижением. <…>.  Нет,  вы  только омрачены, а не просветлены; вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени. Не истиной христианского учения, а болезненною боязнью смерти, чорта и ада веет от вашей книги!».

Необратимое омрачение духовного состояния Гоголя произошло на последнем этапе его творческой жизни под влиянием Ржевского священника о. Матвея Константиновского, который в письмах к своему подопечному требовал покаяния за прошлую литературную деятельность писателя и, особенно, за его пристрастие к театру. Требование сопровождалось угрозой держать «ответ на Страшном Суде».

 Гоголь пережил личную трагедию, которая огорчила всех лучших представителей культурного мира России. Но всё это никоим образом не ставит под сомнение ту оценку «Мёртвых душ», которую дал этой Поэме К. Аксаков (чего, заметим попутно, не смог понять Белинский). Дело в том, что сравнение гоголевской Поэмы с «Илиадой» Гомера однозначно подразумевает сопоставление исторической судьбы гомеровской Трои с тем будущим России, которое предстало пред мысленным взором Гоголя. Священная Троя в своё время погибла. А что ждёт Святую Русь? Гоголь на этот вопрос почти ответил риторическим вопросом «Русь, куда-ж несёшься ты?». Только по одной дороге − дороге к небытию − могло совершаться движение со столь стремительной скоростью, когда «становится ветром разорванный в куски воздух». В условиях предельно жёсткой царской цензуры сказать об этом прямо не мог ни сам автор, ни глубоко проникший в его профетический дар критик Аксаков.

Вернёмся теперь к пророческой гоголевской фразе «подымутся русские движения». Чтобы правильно осмыслить её, надо пояснить, что заключено в роковом понятии небытия. Опыт развития исторического самосознания человечества позволяет уяснить двойственный характер того, что имеют в виду, когда говорят о небытии. Небытие означает конец всего того, что имеет начало, возникает, развивается и исчезает. Кончина проходящих стадию жизни систем бывает принципиально различной. С одной стороны, имеет место процесс их необратимого хаотического распада на отдельные части, фрагменты, из которых невозможно заново восстановить то, что прекратило своё существование. «Тепловой смертью» обычно называют именно такой переход к небытию. (Одно время широкой известностью пользовалась концепция «тепловой смерти вселенной», которая затем была отброшена в виду научной несостоятельности). С другой стороны, это − уход из жизни, при котором не остаётся в наличии никаких элементов системы, канувшей в небытие.

По крайней мере, под таким углом зрения в современной астрофизике рассматривается ряд существенных небесных явлений. Небесные звёзды и их ассоциации рождаются, развиваются и умирают во времени. Данные астрономических и астрофизических наблюдений свидетельствуют о том, что звёзды заканчивают своё существование как раз двумя различными способами. Одни из них к концу жизни превращаются в белые карлики, пульсары, нейтронные звёзды. Конечный пункт в их жизни есть не иное что, как тепловая смерть, энтропийный распад. Другие − трансформируются в чёрные дыры, места со столь высокой плотностью вещества и столь высокой интенсивности гравитации, что ничто материальное, будь то даже свет (электромагнитная радиация) не может их покинуть. Полагают, что чёрные дыры во Вселенной стоят на страже защиты её от тепловой смерти. Всё, что попадает в чёрную дыру, выходит из неё заряженным потенциалом к новой жизни. Поэтому с каждой чёрной дырой связана её позитивная ипостась − белая дыра.

 Не так ли обстоит дело и в жизни и смерти людей − как отдельных личностей, так и целых народов? Когда Аксаков поставил «Мёртвые души» Гоголя в параллель с «Илиадой» Гомера, он имел в виду гибель Священной Трои. Но эта гибель, судя по содержанию «Илиады» и ряду относящихся к Троянской войне исторических фактов, не объемлется категорией тепловой смерти. Скорее её можно сопоставить с гибелью тех звёзд, которые превращаются в чёрные дыры с последующим возвратом в жизнь в виде белых дыр. А на земном пути так выглядит смерть и воскресение Иисуса Христа.

По своим духовным масштабам Гоголь как автор поэмы «Мёртвые души» слишком велик, чтобы обронить в ней просто так, случайно, фразу «подымутся русские движения … и увидят, как глубоко заронилось в славянскую душу то, что скользнуло только по природе других народов…». Такие грандиозные движения могли возникнуть не иначе, как после гибели и воскресения русского народа, что и произошло с ним после рокового 1917 года. Недруги нашего народа видели тогда лишь одну сторону русской трагедии − только гибель. Это видение нашло символическое отражение в пьесе Александра Корнейчука «Гибель эскадры» (1933), по мотивам которой впоследствии был снят одноименный фильм и поставлена даже опера. Им казалось тогда, что русский народ, в результате революционной катастрофы и последующей за ней гражданской войны, безвозвратно ушёл в небытие, подобно тому, как ушли в бездну моря корабли российской Черноморской эскадры. Но, как уже было сказано выше, гибель организма в чёрной дыре служит предпосылкой его воскресения. Именно с этим связаны, как нам представляется, пророческие слова Гоголя «подымутся русские движения». Способность русского народа к воскресению сохранилась в его славянской душе потому, что его предки, жители Трои, были как раз славянами, о чём свидетельствуют, в частности, результаты исторических изысканий Тадеуша Воланского и Егора Классена, полученные еще в середине XIX века. Но это уже тема отдельного разговора. 

 

                    Примечания. Литература

1.                   Цитирование литературных текстов, принадлежащих Гоголю, даётся по изданию: Полное собр. соч. Н.В. Гоголя (в 12 томах). Изд. А.Ф. Маркса, СПб., 1900, тт. 5,6, 12.

2.                    Источником цитирования В.Г. Белинского служит трёхтомное издание: В.Г. Белинский. Статьи и рецензии. М.: Госиздат художественной литературы, 1948, тт. 1и 2.

3.                    С результатами исторических исследований, касающихся родословной связи между жителями Трои и русским этносом, можно ознакомиться, в частности, по статье: Л.Г. Антипенко. Линия жизни русского народа (фатальные уроки истории). Сайты: www.titanage.ru; www.za-nauku.ru; www.rvs-757.narod.ru; www.rusobsch.ru .

 

Количество показов: 9719
Автор:  Л.Г. Антипенко